ЭУДАРД ПЕСОВ: «Моя работа – это привычка. У меня без фотоаппарата даже руки не сгибаются».

ПРО СНИМОК-ПОБЕДИТЕЛЬ WPF

В командировку в Грузию меня направила «Фотохроника ТАСС» вместе с коллегой, Василием Васильевичем Егоровым. Его видно на этом снимке ­– справа, наверху, по пояс. Ветеран, прошедший фронт, старше меня лет на десять. Большой мастер, с которым мы были в очень хороших отношениях. К сожалению, его уже нет среди нас, как и многих ТАССовцев.

Мы приехали в Тбилиси в составе правительственной делегации на торжества в честь 60-летия Грузинской ССР. Тбилиси ­­­– моя родина, я здесь родился и вырос. Молодым парнем уехал в Москву, но всех грузинских знаменитостей знал прекрасно ­– и городских, и периферийных.

К съемке я готовился, знал сценарный план. Брежнев подъехал, люди его окружили. Конечно, была охрана, но меня пропускали, знали, кто я такой. Стою в толпе, жду удачного кадра. Ситуация позволяла выбрать место: я нашел такую ­­точку, чтобы Верико Анджапаридзе была с левой стороны, и чтобы в кадр попал Эдуард Шеварднадзе ­­­– хозяин грузинской земли. На втором плане оказались поэт, Герой социалистического труда Ираклий Абашидзе, рядом с ним орденоносный шахтер и уважаемый историк. Так что я просто ситуацию знал, вовремя сориентировался – и снял. Егоров как опытный профессионал стоял на стремянке: рассчитывал, что Брежнев повернется в его сторону и дополнительно снимал сверху всё событие, снимал меня и часть местных фотографов. Хотя обычно я избегаю показухи: когда чувствую, что могу попасть в кадр, то просто исчезаю. Так эта фотография – моя и Егорова – с подачи дирекции «Фотохроники ТАСС» и попала на World Press Foto: подписанная двумя фамилиями, как в газете.

Что мы можем видеть на этой фотографии? Любовь Брежнева к хозяевам, к людям, которые его принимают на грузинской земле. Посмотрите, какая улыбка у него! Он был сентиментальным, и вообще – был хорошим человеком.

ПРО РАБОТУ В ТАСС

ТАСС – вторая моя служба. По образованию я литейщик, окончил тбилисский металлургический техникум. На практике снял фотографию, которая участвовала в конкурсе и попала в газету. Так в 1960-ом году я приехал из Тбилиси в Москву по вызову Агентства печати «Новости». Борис Сергеевич Бурков прислал мне персональный вызов, предоставил в столице и квартиру, и прописку, и первую мою работу. Так что первые 25 лет я служил Агентству печати «Новости». Потом попал в ТАСС, благодаря уважаемому Леониду Митрофановичу Замятину, в течение года добивавшемуся моего перехода из АПН. Он сказал на очередном брифинге: «Я создам тандем – Мусаэльян-Песов»». И действительно, создал. Моё назначение было не особенно радостно воспринято главным редактором «Фотохроники ТАСС» Львом Портером, но Замятин приказал, и он подчинился. Портер есть Портер, старорежимный человек, выходец периода военных лет. Но руководитель он был очень хороший, быстро понял, что к чему и почему. У меня уже к этому времени сложилась репутация, я первым стал снимать на цвет – Мусаэльян еще снимал на черно-белую пленку.

С военных лет у нас много было мастеров, с которыми я дружил: Дмитрий Бальтерманц, Яков Халип, Эммануил Евзерихин ­­­­– в ТАССе были потрясающие мастера. Я прошел эпопею и дружбы, и службы, сначала учился у них, потом они учились у меня. «Известинцы», «правдисты» – вместе, одной командой мы ездили по всему миру. Я объездил 170 стран. В одном Нью-Йорке на сессии Генеральной ассамблеи ООН был 40 раз, только последние два года перестал ездить. Фотографии, которые вы видите ­­­­­­­­­­­– с президентами, с Примаковым – это все мои близкие друзья. Вот эта на Гудзоне – за два дня до взрыва башен-близнецов.

ПРО ОПЕРАТИВНОСТЬ

Самое главное – первыми попасть в прессу. Был случай, когда мы снимали прибытие Никсона во Внуково и доезжали до «Фотохроники ТАСС» на Брянской с уже высушенной фотопленкой. В машине был бачок, была вся аппаратура: проявляли, сушили и привозили уже готовый негатив. Опережали всех абсолютно – и «Правду», и «Известия».

ПРО БРЕЖНЕВА

Брежнев всегда стоял на защите журналистики и нас, фотографов. Я один случай могу рассказать – никто вам ничего подобного не расскажет. Леонид Ильич приехал в Ленинград. Тогда первым секретарем обкома был Романов. Мы с Володей Мусаэльяном прилетели на том же самолете, вышли первыми. Стоим вдвоем внизу, около трапа, встречаем Леонида Ильича. Романов как хозяин суетится вокруг. Смотрит на Володю и меня – незнакомые какие-то лица. Рукой машет и говорит: «Уберите их». Это слышит Брежнев, спускаясь по трапу – трап был невысокий. Слышит, и громко обращается Мусаэльяну: «Володя, у тебя есть закурить?». Показал, в каких он близких с нами отношениях. Романова как ветром сдуло! Дальше всю поездку он чуть ли не чемоданы наши носил.

О реакции Брежнева на свои фотографии я ничего не знаю, знаю о его отношении к Мусаэльяну. Это близкий ему человек, который молодым парнем фактически вошел в их семью. У нас с Володей только коллегиальные дела были. Да, мы друзья по-прежнему и по сей день, конечно, но просто разного плана люди, понимаете? Он прекрасный профессионал, хороший семьянин, но мы разные. Мы и не могли быть одинаковыми, постольку поскольку пришли из разных совершенно групп.

ПРО СЪЁМКУ ВОЖДЕЙ

Мне всегда было известно, кто из наших будет снимать фас, кто профиль, кто снизу, кто будет крупно снимать. Я ушел от этой тенденции, но иногда тоже снимал портретуру. Когда они все выходили на трибуну перед Мавзолеем, мы знали, кто, где будет стоять, на что надо сделать акцент при съемке. Там есть свои ограничения, самое сложное – не вылезать туда, куда нельзя. За трибуну нельзя заходить, но мы – я и Володя – мы были допущены, заходили иногда с разрешения уполномоченного этого участка, комитетчика. Они же знали, что мы с правительством ездим, что мы проверенные и перепроверенные. Мы должны были снимать, невзирая на любое состояние объекта. Фотохроника ТАСС работала на выступлениях больных лидеров: Черненко, когда мы снимали его с Володей Мусаэльяном, был практически при смерти. Андропов был нездоров – снимали и Андропова. Есть у меня великолепный кадр – Андропов на трибуне.

ПРО СЪЕМКУ ПАРАДОВ И ДЕМОНСТРАЦИЙ

За свою жизнь я снял 38 парадов и демонстраций. Снимали мы, в основном, с крыши ГУМа. Конечно, надо было получать разрешение, но это делалось элементарно, через КГБ. В ТАСС был Первый отдел, там составлялись списки фотографов с указанием, кто где будет снимать. Два раза в год, 7 Ноября и 1 Мая, я получал пропуск, где так и было написано «Эдуард Песов, крыша ГУМа». За несколько дней до праздника шел туда, меня встречал человек, поднимался со мной на крышу, и я находил себе точку для съемок. Когда ожидался парад воздушных судов – выбирал точку съемки внизу. Снимал, к примеру, идущие самолеты сквозь купола церквей.

Я заранее знал, как будут двигаться колонны, они ведь каждый год двигались одинаково. Никаких указаний мне никто никогда не давал, я сам выбирал ракурс, углы съемки, крупность, дальность. Мне очень нравилось снимать вот эти людские потоки. Почему? Потому что признак единения народа. Его же не покажешь на крупном плане официального лица.

Чем надо руководствоваться, когда снимаешь парад или демонстрацию? Элементарно – хорошим воспитанием: не снимать людей, которые ковыряются в носу, не снимать людей, которые на параде жрут, простите за выражение, бутерброд, были ведь и такие. Руководствоваться надо мощью, чтобы твоя фотография передавала мощь людского потока. Это трудно сформулировать словами… Надо просто выбрать правильный момент: когда люди идут в такт, когда они веселые, улыбающиеся, когда по ним видно, что социалистическая реальность существует – нас ведь этому учили всю жизнь. Потом самое трудное – отобрать из этого вала щелчков лучший кадр, который должен пойти в прессу. Сделать это оперативно, потому что мы должны были быть всегда самыми первыми и самыми лучшими.

ПРО ИЗЪЯТИЕ НЕГАТИВА

Была у меня одна неприятная история, связанная с фотографией Горбачёвых. Михаил Сергеевич, тогда секретарь, ЦК КПСС, летел на какую-то официальную встречу в Лондон. Я был в составе пресс-группы. Поездка оказалась необычная в том смысле, что члены Политбюро впервые летели за границу с жёнами. Раньше такое бывало, но жёны летели отдельно, как правило – раньше мужей. А тут – первый раз одним самолётом. Это был Ту-104, салон отделан деревом, на стене – герб. Я Михаила Сергеевича с Раисой Максимовной в полете сфотографировал. Свет из-за дерева был очень тёплый, атмосфера на снимке получилась такая уютная, человечная. Раисе Максимовне фотография очень понравилась. Она увеличила ее до метрового размера и повесила у себя на даче.

Прилетели мы из Лондона, и вдруг меня к себе вызывает заместитель руководителя 9-го Главного управления КГБ, генерал по фамилии Генералов, Вячеслав. Начинает задавать вопросы про негатив этой фотографии. «Нам, – говорит, – стало известно, что вы продали его западной прессе». Я говорю: «Интересно, а за сколько?» – «За десять тысяч долларов». При этом надо понимать, что фотографы из пресс-группы не могли публиковать свои кадры из официальных поездок без разрешения редакции. Я говорю: «Негатив лежит в сейфе у меня на работе». Он заявляет: «Мы точно знаем, что у вас его нет». Поехали в редакцию. Но я сказал, что обязан известить о таких подозрениях своё руководство, поэтому сначала мы должны зайти к Портеру. Говорю: «Лев Михайлович, такое дело – у меня хотят конфисковать негатив». Дальше мы идем в нашу с Мусаэльяном комнату, там мой сейф. Открываю его, а сам трясусь – думаю, вдруг пропал негатив, мало ли что… Но слава богу, негатив был на месте, внутри. Они его изъяли и уехали. Так я и не понял, из-за чего был весь сыр-бор. А через несколько недель эта фотография появилась, – конечно, безо всякой моей подписи, – в каких-то зарубежных газетах. Вот такая история.

ПРО ПОРТРЕТНУЮ СЪЁМКУ

Важно снять человека, когда он тебя не замечает. Если на человека наставлен объектив, рано или поздно он это улавливает, начинает чувствовать себя неловко ­­­­­– все, можно не снимать. Я прилагаю максимум усилий, чтобы он не замечал, и у меня есть удовлетворение от того, что я снимаю. Хотя в моей работе важен результат, конечно. Процесс неинтересен. А чтобы был результат, нужно терпение, терпение и терпение. Я могу сидеть часами, чтобы выждать кадр. Каждый мой кадр – выстраданный.

ПРО ЛЮБОВЬ К РАБОТЕ

За что я люблю свою работу? Это не определяется словами, никакими. Не за путешествия — я уже устал от посещения мира, просто устал. 170 стран – нету уголка, где я не был. Пять раз пресекал экватор – вон грамоты, на стене… Чем меня можно удивить? Моя работа – это привычка. Не увлечение, не хобби, а именно привычка, без которой не могу. У меня без фотоаппарата даже руки не сгибаются.

***