Вас часто можно встретить здесь, в «Олимпийском»?
Честно? Перед вами король вялого фитнеса – так я себя позиционирую. Раньше я ходил в спортзал на Чистых прудах, в этом районе я родился, вырос и живу. А когда зал закрыли, перебрался сюда, в World Class — здесь русский бильярд, в который я играю регулярно, мне удобно совмещать игру с тренировкой.
Можете вспомнить первое в жизни посещение спортзала?
В школе, конечно, в первом классе. Я учился на Покровке, зал был не очень — баскетбольное кольцо, точно помню, было прибито к стене. Мы разбегались, взлетали ногами по стенке и мяч сверху туда – рраз! Эффектно. В вышибалу играли, в пионербол – это как бы волейбол, но не в одно касание, а поймал мяч, зафиксировал, подумал, куда бросить — потом кидаешь. Кроссы бегали, зимой – на лыжах, потом — прыжки через козла. Ннаучился крутить на козле круг ногами – пресс хорошо укрепляет.
А во дворе в футбол, в хоккей играли?
Тогда же блистали Харламов, Третьяк – и мы, пацаны, конечно же
играли в хоккей, летом — на асфальте, зимой – на льду Чистых прудов.
Два ботинка «прощай молодость» ставятся в виде ворот, и ты гоняешь на коньках среди катающихся девушек, периодически их сбивая. Помню лампочки над катком, они сегодня висят так же, и главное – музыку, которая осталась на подкорке и определила весь мой вкус: твисты Арно Бабаджаняна в исполнении Муслима Магомедовича Магомаева, Эдуард Хиль с песнями Аркадия Островского, Тамара Миансарова, Майя Кристалинская. Тогда я музыкой не интересовался, но она звучала – и, как выяснилось, осталась во мне навсегда. Так что, когда мне надо было спеть «Ты никогда не бывал» дуэтом с Муслимом Магомаевым, я ему признался: «Вы не представляете, сколько раз я это слышал в детстве — не приходя на ваши концерты, а на катке. Это всю жизнь звучит в моей голове».
А как музыка вытеснила все остальное, спорт в том числе?
В школе я был круглым отличником пока не узнал, что такое рок-н-ролл. Отлично помню этот момент: 1972 год, мне 13-14 лет, по телевизору идет программа «В объективе Америка». Ведущий Валентин Зорин подробно рассказывает, как загнивает капитализм, в качестве заставки – вертолет над Бруклинским мостом, а за кадром звучит Can’t Buy Me Love. И у меня такие мурашки по телу – вау! Назавтра я сказал ребятам, которые во дворе играли на гитаре: «Научите меня». Они говорят: «Сам учись». Я попросил маму: «Купи гитару, я очень хочу научиться». Мама купила — хорошую, чехословацкую. Открываю самоучитель, там написано «темперированный строй» и тому подобное. Закрываю, опять иду к ребятам: «Слушайте, мне вот эта песня нужна, битловская, Can’t Buy Me Love. Они: «Ну ты начни с ля-минора, попроще». «Мне нужна только она, я хочу сразу ее». «До мажор учи», – знаете, пальцы на струнах крестиком, одним — на эту струну, другим – на ту, вот и первый аккорд. За неделю у меня все пальцы в кровь, но песню я выучил. Прихожу к парням, русскими буквами себе написал: «Ай’л бай ю э даймонд ринг, май френд» — ну, и спел.
Но вы вообще с детства были спортивным?
Я не был звездой микрорайона, но играл во все очень прилично – у меня неплохая координация. Научился делать на турнике выход силой: подтягиваешься и этим же движением, в один хват, выходишь наверх. В 1971 году была Спартакиада народов СССР — делал там что-то массовое с гимнастами. Но, повторюсь, все убила песня Can’t Buy Me Love. Когда я научился ее играть, мне ребята, которые постарше, сказали: «Место гитариста занято, есть место барабанщика». «А где взять барабаны?» «Твоя проблема». Тогда мама меня, 14-летнего, устроила летом продавцом в магазин «Свет» — в нарушение всех законодательств, на место подруги, которая, как мама выразилась, «укатила с хахалем на юга». Постоял за прилавком, а подруга мне отдала потом свою зарплату за два с лишним месяца. Эти 280 рублей я понес спекулянтам и в индийском ресторане «Джалтаранг» человек по фамилии Изюмов продал мне какие-то барабаны, а к ним даже две колонки.
Дома можно было стучать? Это же вечная проблема барабанщиков.
Дома я стучал по папиному рабочему креслу — оно было дерматиновое, мягкое. Потом узнал, что на барабанах играют еще и ногой – это стало большим потрясением. Но в целом я быстро в это въехал и через два года играл рок-н-ролл в ЖЭКе №9, в Трехсвятительском переулке. Там была 35-я английская школа — центр танцевальной жизни района, в нее приходили люди с Хитровки, Покровки, Ильинки и даже с Таганки. Все время вспыхивали драки по территориальному признаку. Я работал миротворцем, фактически Шиндлером — друзей-музыкантов защищал вот так, грудью: «Моих евреев не трогай!». В общем, как только начался рок-н-ролл и девушки стали замечать парня, который что-то из себя представляет, я решил, что спорт — не для меня.
Стало общим местом говорить, что Сюткин выглядит невероятно молодо для своих лет. Вам 61 – этого не скажешь ни издали, ни сидя рядом.
Это мамина генетика и энергия. Маме 86 лет, она каждый день садится на метро и едет в Большой театр — это настоящий преданный поклонник балета. Спросите у любого исполнителя, будь то Николай Цискаридзе или Светлана Захарова – ее все знают, называют любя «Сюткина мать».
Она не пыталась вас направить в балет?
Никаких шансов не было — ни у нее, ни у меня. У меня в доме вечно звучали «Битлз», Led Zeppelin, отец орал: «Прекрати эту вакханалию!». Но я знал, как действовать: включал вначале либо Grand Funk, либо Led Zeppelin, а потом ставил «Битлз», — песню Michelle или Girl. И отец говорил: «Ну вот же – есть нормальные, человеческими голосами поют». То есть битлов я прямо официально протащил в семью.
Ну не может в 61 год такое физическое состояние как ваше определяться только маминой генетикой и энергетикой.
Внешность – это ошибочное. Я в какой-то мере поддерживаю Черчилля, который говорил: «Своим долголетием я обязан спорту — я никогда им не занимался». Главное в том, чтобы хорошо выглядеть – характер, он всегда виден на лице. Никому не завидовать, никакого самокопания и ничего лишнего не принимать близко к сердцу. Ну и двигаться много — просто ходить пешком.
Опишите свой обычный день, с концертом или без, – в нем много места пешим прогулкам?
Я бы сказал лучше не так – есть обычный день, когда моя любимая женщина в Москве, и есть день без нее. Когда Виола дома, она готовит нам завтрак — я в нашей семье только разогреваю. Сейчас Виола в Юрмале, делает у нас в гнездышке ремонт, а мне надо работать в Москве — так что завтракаю я в общепите. Рядом с домом есть несколько демократичных точек, туда я иду пешком — где-то километр. На тренировку — тоже пешком, вот еще пара километров. У меня есть велик маленький, но на нем несолидно, да и опасно — пешочком лучше. Еще прогулка с любимой собакой: у меня недалеко от дома есть секретный бульварчик — тоже пара-тройка километров наберется. А вот в Юрмале, — это мой второй дом, поскольку жена рижанка, — там получается минимум десять километров день.
Как проходит ваша обычная тренировка?
Повторюсь, я — король вялого фитнеса, поэтому придя в зал, первым делом сажусь в шезлонг. Мне повезло: я с первого дня в этом World Class, поэтому захватил вместе с «Газпромом» VIP-раздевалку, видите – здесь всего 14 шкафчиков. С сумкой не хожу – оставляю после тренировки мокрые вещички, а через сутки прихожу – они в пакетике чистые-стираные, очень удобно. Как говорится, входит стоимость тура. И вот я пришел, сел в шезлонг, надел халат и задал себе важный вопрос: «Надо ли тебе это сегодня, Валера?» Вообще-то я ответственный парень — чтобы быть в форме, могу себя заставить немного нагрузиться. Часто после тяжелого перелета возвращаешься и буквально на автомате идешь в зал, но только на месте решаешь — тренироваться или отдыхать.
Если вы все-таки решаете потренироваться — как именно?
Занимаюсь без тренера – у меня в жизни так много общения, что я люблю проводить время один. Первая мысль — идти на дорожку или нет. Если пошел – провожу там минут двадцать, пробегаю километра три. На дорожке я думаю. Для меня главное в занятиях физкультурой – не преодоление, как у качков, а мыслительный процесс. Не фанатично наблюдать, как эта мышца работает, как та, а просто – пошел, похвалил себя «вот это польза, я молодец», а дальше начинаешь думать: что, если во втором отделении нам с Игорем Бутманом сделать вот такую аранжировку… Но при этом ты продолжаешь механически идти по дорожке – вот как я люблю. Преодоление типа «Валера, ну давай, ну еще рывок!» — это не мое. Макаревич как-то сказал мне: «Давай нырнем». Я ответил: «Андрей Вадимович, я люблю самолеты, моя стихия – небо». В море, даже на каких-нибудь Мальдивах, даже на глубине по пояс, если мимо проплывает скат — ничего приятного я не испытываю. Это его территория, я не хочу в нее лазить, мне достаточно посмотреть Жака Ива Кусто. Поэтому я просто хожу на дорожке – заметьте, хожу, не бегаю. Почти все мои ровесники имеют проблемы с коленочкой — многие из них бегали, многие горнолыжники — не вытащить с трассы. Но это тоже не мое. Хотя тут недавно я разыграл Лысенкова. Снимали «Живую жизнь» и он говорит: «Ты на лыжах катаешься?» — «Ну, так… Где я и где лыжи…». Он завозит меня в Красногорск: «Вот ты и попался. Я как экстремал-горнолыжник сейчас буду тебя учить». Поднимся на гору, я делаю вид, что у меня дрожат коленки, говорю: «Вот отсюда надо съехать, да?» «Да. Тихонько едешь, ноги держишь плугом и вот там останавливаешься». Начинаю спускаться, он едет за мной. Видит, как я набираю скорость, кричит: «Валера!». Разворачиваюсь спиной к спуску, при этом продолжаю движение: «Что?» Он смотрит с ужасом: «Остановись!». Я еду прямо, потом еще пару раз поворачиваюсь к нему лицом. В общем, он все понял, говорит: «Вот зараза, где ты так наблатыкался?».
Вы вообще любите скорость?
Люблю ездить за рулем, но если лет в 30-40 я выжимал из машины все, что можно, то сейчас — только не спеша, только в удовольствие. Вот в вашей рубрике я прочел про своих знакомых, которые в 50 лет мечтают Ironman пробежать – мне хочется крикнуть: «Ребята, это надо в 30 лет делать, в 30!». Почитайте Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Лично я этот роман пересказал бы так: юноша – это человек, который хочет красиво умереть во имя какой-нибудь благородной цели, а мужчина – это человек, который готов во имя этой же цели смиренно жить.
Вернемся к тренировкам: вы встали на дорожку, обдумали аранжировку с Бутманом, дальше?
Да, подумал про аранжировку, подумал просто о Бутмане. Зазвонил телефон — ответил на ходу, решил какие-то вопросы — у меня же нет директора, сам все делаю. Дальше перехожу в уголок кинематики, пресс качать. Кинематические тренажеры дают мягкую нагрузку. Вы заметили, кстати, что я очень люблю слова «мягкий», «вялый», «округлый» — зачем мне жесткое, правильно? Жесткое – это к ребятам с телесами, а у меня первая задача – играть на гитаре, так что много висеть, хватать железо – это все не ко мне.
Бережете кисти, специально думаете про руки?
Да, жизнь дала мне пару уроков. В 2008 году я последний раз вышел на поле в качестве действующего футболиста в Форте-дей-Марми. Приятели сказали: «Ну что, начешем ветеранов «Интера»?» И вот мы собрались: Дмитрий Маликов, Игорь Бутман, Коля Писарев – он в свое время играл за «Спартак», Игорь Колыванов — «Динамо», Кирилл Гусев – ресторатор. Наш итальянский товарищ подогнал ветеранов «Интера», мы сошлись на кругленькой сумме, которую каждый ставит на кон, и начали играть — семь на семь на гандбольном поле. Я как человек с хорошей реакцией был поставлен на ворота. На какой-то минуте, совершая сейв, опираюсь на левую руку, — там покрытие с виду как травка, а на самом деле — бетон, — и у меня вылетает локоть. То есть я просто вижу кость, которая торчит в сторону. Искры из глаз, боль дикая — а дело было в воскресенье. Спасибо доктору Вовочке Никитину, который оказался рядом – с его безупречным английским и организаторскими талантами он прервал уикенд какого-то итальянского гуру, вытащил его в клинику. Сделали снимок, руку вправили, еще раз снимок — все встало на место, слава богу, ничего не сломал. Неделя в гипсе, а отпуск только начался: вечеринки, вино – все с гипсом. Так я ушел из большого спорта. А в Москве ребята из олимпийского резерва мне руку восстановили — месяц ходил каждый день на физиотерапию.
Вернемся к вашей тренировке. Вот вы качаете пресс…
Три подхода по 15. Вообще надо 12, но я могу 15, так что делаю с удовольствием.
А дальше?
Дальше – сюда, в раздевалку, потом в баню.
И на этом — все?
Конечно. А зачем больше? Я ведь еще и пешком в спортзал пришел.
То есть вы так выглядите, только благодаря пешим прогулкам, беговой дорожке и прессу?
А что особенного в том, как я выгляжу? У меня просто нет жира, а что такое отсутствие жира? Надо мало есть, друзья мои.
Хорошо, давайте поговорим про то, как вы питаетесь.
Питаюсь я так же вяло, как занимаюсь спортом. Ем два раза в день, не обедаю. Теория «после шести не едим» – она для тех, кто в десять идет спать, а я ложусь в два часа ночи. У меня вечером концерт, после него я голодный, как волк — зачем мне эти ограничения? Но вообще, я с детства привык не брать в тарелку лишнего — еще до того, как все заговорили о Поле Брэгге и раздельном питании по Шелтону. Я это все читал, мне понравилось, но вегетарианцем не сделало — мы живем в северных широтах, не надо путать это место с пальмами и ярким солнцем 340 дней в году. Это там можно на растительной пище продержаться, а у нас надо обязательно пельмешки – хотя бы иногда. Главное – слушать организм: если я себя плохо чувствую, то вообще не хочу есть — и не ем. На мне курит фармацевтика — я не принимаю никаких препаратов.
Вернемся к диете. В чем вы себя ограничиваете?
Не ем соль. То есть вообще ничего не солю. Конечно, если мне дают соленый огурец — я съем, мама подаст мясо — я съем, но, если при мне готовят и спрашивают «посолить?» — говорю «не надо». И мне не пресно. Мы готовим дома только завтрак, ужинаем, как правило, где-то с друзьями, либо сами в ресторане. И когда хочу осьминога по-сицилийски, я точно знаю место, в котором хочу его съесть. Хочу мясо, хочу пасту – знаю, где это будет приготовлено ровно так, как я люблю. В общем, комбинация разной кухни, но в целом достаточно здоровое питание. Не люблю соусы, не ем сахар очень давно.
Как с другими вредными привычками?
Курить я бросил году в 92-м, в одно мгновение.
Чтобы перейти на сигары, да?
Объясню. Я стал дохать, закашливаться во время концерта — я же бегаю по сцене. А мы работали с «Браво» 200 концертов в год минимум, иногда по два-три в день. И ради работы, — точнее, я не называю это грубым словом «работа», ради моего самого любимого занятия на Земле, — я бросил курить, чтобы играть с полной отдачей. Когда-то мне платили мало, когда-то много – но я всегда работал на всю катушку. В общем, перешел на сигары. Но и их я не курю, когда понимаю, что этим буду что-то усугублять. Простуда, к примеру, нос заложен — зачем я буду сигару в себя пихать? Не стану в тамбуре поезда курить никогда, или по улице идти в мороз с сигарой. Я сяду, найду хорошее место.
Нальете себе односолодового…
Точно, налью себе односолодовое лекарство. Это дезинфектор отличный, запомните, кстати.
И что, не больше пятидесяти граммов?
Ну — сто.
Когда вы в последний раз сильно напивались?
Очень давно. Я уже не могу, точнее — организм не дает. Помню хорошо эти юношеские ощущения: начинаешь веселиться, и все — без остановки. Но моему организму давно этого не надо. Мне очень нравится эффект именно первого глотка, который чуть-чуть снимает напряжение. И все – нет желания потерять рассудок, забыться, не помнить наутро, что я говорил. Вы мне даже денег заплатите — я не буду пить. Сто граммов, ну сто пятьдесят — дальше не смогу. И еще одно: никогда не мешаю напитки, я же был барменом и знаю, как это работает.
Вы были еще и учеником повара.
Точно, и это мне полностью отбило охоту готовить. А может быть, просто правильного учителя не было, ведь в любом деле нужен хороший проводник. Вот мне, например, не очень нравится воздыхание по Америке — мне так ее показали после моей любимой Италии, что я сказал: «Ну и фиг ли здесь делать? Где здесь я могу выпить приличный кофе, а не эту баланду? И что, вот это – ваш хваленый ресторан? Не смешите! Да он рядом не стоял с маленькой пиццерией под Амальфи, где бабульки готовят».
Но ведь именно из Америки родом ваш любимый рок-н-ролл.
Рок-н-ролл — да. Но большинство музыкантов из тех, что мне нравятся, все-таки английские. Хотя и Лондон — не мое место абсолютно. Париж – да, я там просто растворяюсь. Но, честно скажу, Юрмала сейчас на первом месте. Почему? Близко. Вот сейчас я в Испанию летал – пять с половиной часов. Ночью прилетел, отыграл праздник, улетел — еще и через Хельсинки. На следующий день ходишь, как будто тебя по голове тебя ударили, но надо работать.
То есть вы почти не занимаетесь спортом, вы не пьете…
Почему же, пью. Здесь у меня даже есть некоторые разногласия с женой — она даже символически шампанского или белого вина не готова пригубить. И дети – трое моих детей не пьют вообще.
Расскажете о них немного?
Всем очень нравится, как я о них говорю: «Все мои дети – приличные люди». Я их вырастил до 18 лет, поставил на крыло и сказал «удачи!».
Перестали деньги давать?
Да. Никакого финансирования. Школа, высшее образование – это на мне, а как институт закончили – ни копейки никто не получал. Считаю, что только в этом ключ к самостоятельности. Если их не отпускать – они теряют способность к выживанию. Ты обязан дать им полное понимание: нет денег – сидим дома, не ходим в кафе, не развлекаемся. И все это поняли и приняли, все работают, у всех свои интересы. Макс — в туристическом бизнесе, делает для приезжих из-за границы интересные туры – Байкал, Дальний Восток. Старшая, Лена, сейчас — молодая мама, но в свое время я ее на биржу труда отправлял. Она закончила юридический, но юристом быть не захотела. Я устроил ее в British American Tobacco — все на английском, отчетность на английском, она тут же поняла, что языка не знает, впала в панику. Зато через год уже была там главная по сигаретам Vogue. А потом родила Васю. Ну а у младшей, Виолочки вообще все хорошо — все-таки это ребенок, который жил со мной с рождения и все сознательные годы. Она получила крепчайшее образование, в 15 лет я ее направил на international бакалавриат.
Виола — театровед, да?
Театровед и историк искусств. Американский университет в Европе она окончила на английском, а Сорбонну — уже на французском, второй бакалавриат как режиссер театра. И вернулась в Россию — театр у нас интересней, чем во Франции, это объективно. Отдельное спасибо хочу Галине Борисовне Волчек сказать. Когда я Виолу привел, она ей авторитетно сказала: «С твоей внешностью тебя сейчас начнут здесь таскать по сериалам. Потом эти жеребцы из Воронежа будут вокруг скакать, тебе оно надо? Езжай-ка ты получать серьезное образование, — разное, в разных странах, — потом возвращайся и меняй театр». Что мы и сделали. Мне нравится, когда люди проходят весь путь. Вот я поработал в глубинке первые пять лет, и думал – на хрена это было надо. А сейчас, по прошествии тридцати лет, понимаю, что в моем творчестве где-то звучит это 54-е место в плацкартном вагоне. Я что хочу сказать? Никаких головокружений от успехов! Никакие медные трубы тебя не возьмут, когда ты видел удобства во дворе гостиницы города Нарьян Мар. У меня знаете какие изобретения есть, патенты? Всегда, к примеру, возил с собой патрон нагревательный — он имеет цоколь и как лампочка вкручивается. Выкручиваешь в гостинице из настольной лампы лампочку, вставляешь этот патрон – yes! в номере тепло. Я вообще по всему миру летаю с одной и той же сумкой, которую никогда не сдаю в багаж – там все самое необходимое. Все, что мне нужно из косметики в крошечном формате — зачем таскать за собой эти банки-бутылки здоровые? Все закачивается в микро-тару, ни один лоукостер не может ничего со мной сделать, я для них неуязвим. Если в ручную кладь можно 8 кило, а у меня 8 200 — могу легко весь перевес на себя надеть.
Как – на себя?
У меня есть такой жилет, вассерманообразный: карманы сбоку, карманы внутри, карманы спереди и еще карманчик сзади. Могу хоть ботинки туда положить, если надо. К счастью, необходимость такая возникает нечасто — мы все-таки летаем бизнес-классом. Я же партнер для тех, кто меня приглашает — не надо на мне экономить.
Что еще у вас в чудо-сумке?
К примеру — тапочки. Вожу с собой вьетнамки невесомые, всегда, потому что это а) – душ, б) – пляж, в) – вдруг внезапно жара, и ц) – гигиена, я на чужую гигиену не полагаюсь. Дальше – водолазка, всегда с собой черная водолазка. Если мы работаем на улице и будет холодно, она пригодится. Костюм у меня черный, водолазка черная — будет стильно. Под эту водолазку я еще и термобелье надену, если в северные районы еду работать. Дальше – пиджак. Если я лечу со стыковкой, и мне надо на стыковке переодеться, чтобы сразу на концерт ехать — есть такие пиджаки, в которых я и по жизни пройду, и на сцену выйду. Есть и с капюшоном, и с подстежкой снизу — на пиджаках не экономлю никогда. Помните, к Ване Урганту приходил Флойд Мейвезер — американский боксер, чемпион мира в пяти категориях? У этого Мейвезера знаменитый такой взгляд, которым он перед боем как бы деморализует противника. И вот Иван говорит: «Мы вас не можем попросить побоксировать, это слишком дорого. Но вот этот ваш взгляд знаменитый – путь гости студии его испытают на себе». Выходили по очереди люди из публики, он смотрел им в глаза. Я тоже вышел, и первое, что сказал Майвезер: «Вау, какой пиджак! У меня дома такой же». Есть итальянские ребята, которых знает весь мир – эти пиджаки они шьют.
Вы почти сорок лет на сцене – чувствуете себя долгожителем?
Мой первый концерт в ранге профессионала был 5 марта 1982 года. До этого еще концертов 500 или 1000 в ранге самодеятельности, в армии, фестивали разные…
Группа «Телефон»…
Группа «Телефон», «Зодчие», «Фэн-о-мэн», «Браво», сольная карьера.
Что это за история, кстати, когда вы чуть не стали вокалистом группы «Алиса»?
Это немножко смешно. Я был лидером группы «Телефон» и на юге познакомился с девушками. Они сразу, чтобы правильно расставить акценты, сказали: «Очень приятно, но, на всякий случай — мы замужем». Одна, Ада, была женой Андрея Заблудовского, вторая, Аня, женой Кости Кинчева. Мы вернулись в Москву и я как порядочный джентльмен был представлен мужьям — для полного алиби, что девушки вели себя прилично. Так что мы познакомились с Костей через жен. Он пригласил меня на свой концерт в качестве зрителя, а после концерта сказал: «Вот, расстаюсь с Задерием», – у них на басу играл Слава Задерий, один из создателей «Алисы». «Сюткин, ты же на басу играешь – давай к нам! Представляешь, как клево будет, я выхожу говорю: «Добрый вечер, люди, давайте…» Тут ты выходишь и продолжаешь: «Давайте порадуемся жизни хорошей», а я продолжаю «и жизни плохой». Будем работать на контрасте». Так что это была просто шутка, никаких официальных предложений о сотрудничестве.
Вас до сих пор ассоциируют с группой «Браво».
Ну и хорошо.
Кому хорошо – вам, или группе «Браво»?
Всем хорошо. А лучше всех — тем, кто ассоциирует, потому что они получают удовольствие. Действительно, у нас с Женей Хавтаном была вот такая химия. Не буду сравнивать с Ленноном и Маккартни, это некорректно, но между ними тоже была химия, потому что они с разных планет. Мы с Женей тоже очень разные люди, и поэтому, наверное, таким нестандартным было то, что мы делали вместе. Честно скажу, у нас на эстраде есть ребята более титулованные, но такого количества хитов, как у нас с Женей, я что-то не припоминаю. Да, я и без «Браво» что-то сделал — и «Радио ночных дорог» и «Семь тысяч над землей», главная по востребованности песня, и Маргулису текст «Блюза Шанхай» написал, но объективно у «Браво» было песен пятнадцать прямо непобедимых. Это не две, не три — это много.
Почему вы расстались с Хавтаном?
Видимо, время пришло. Пять лет ежедневного общения, огромное количество концертов, жили мы фактически на гастролях, иногда разбегались, — как я говорю, «детей посчитать», — и опять в самолет. Песни писали на гастролях, клипы снимали в промежутках — мы очень устали.
Друг от друга?
Вообще устали. Было чувство, что ты только ешь, спишь и работаешь. Отработал – легкое снятие напряжения в виде ужина, потом опять спать, потом в следующий переезд – и так бесконечно. Стало уходить ощущение сказки от любимой профессии. Потом, не забывайте, это были 90-е годы, сказать, что мы заработали – нельзя. Да, репутацию мы заработали точно, но финансов — таких, чтобы прямо жить-не тужить – не накопили. Что-то куда-то вкладывали, какие-то банки сгорали — мы на это не обращали внимания, мы просто трудились. И в какой-то момент пришла усталость.
Не жалеете?
Нет. Это произошло в нужный момент, это было рискованно, но жалеть точно не о чем.
У вас с Женей хорошие отношения?
Плохими их не назовешь. Их не назовешь и дружбой, потому что дружба – это когда ты круглосуточно готов общаться. Здесь — другой случай. Мы перезваниваемся по делу, когда есть идеи какие-то, общее что-то создать, или когда обращаемся друг к другу с просьбой. У нас джентльменский договор на использование общих песен — как в приличной семье, где не делят детей. Видите, уже четверть века, как я «Браво» покинул, а по-прежнему пою «Дорога в облака», и Женя поет. Хотя нет, у них сейчас ее поет Роберт Ленц. Но Женя поет многое из того, что я пел, я пою многое из того, что мы вместе написали — и это нормально.
Сколько лет вы еще видите себя на сцене?
Пока ходят ноги, в этом смысле я равняюсь на Тони Беннетта. Я счастливый человек — у меня костюмный репертуар.
Что это значит?
Значит, что вы в своем возрасте органично смотритесь при исполнении даже легких песенок или рок-н-ролла. Вспомните всех рок-н-рольщиков, дай им бог здоровья, и тех, кто от нас ушел — и Чак Берри пел до последнего дня, и Би Би Кинг. Джаз, рок-н-ролл — музыка без возраста. Взять сложный хард-рок – эта музыка требует молодости, как раз фитнеса, крепкого организма. Я не хожу на Deep Purple сейчас, я хожу только на Rolling Stones – знаете, почему? Потому что это абсолютная победа над возрастом. И на AC/DC я ходил — они самые ироничные, они и есть рок-н-ролл. Я был на их концерте во Франции. Меня поразила публика, я был в восторге. На третьей минуте мне постучал по плечу сидящий рядом немец и предложил выпить виски из фляжки. Как он ее пронес — хрен знает. В переднем ряду незнакомые друг с другом люди передавали из рук в руки косяк и 80-летняя бабка под песню Highway To Hell такое творила! Это был какой-то праздник доброты и позитива. Почему я так люблю 60-е годы? Мне кажется, во всем мире, да и у нас в стране это было лучшее время – и оттепель, и поэты, и фильмы великие. Ироничные, тонкие мужики в костюмах, женщины какого-то прекрасного достоинства… Не было вот этой вульгарщины, которая захлестнула нас за счет массовой культуры. Ой, кажется, я начинаю брюзжать.
Кто-то из молодых на сцене сегодня делает то, что вам близко?
Ромарио. У него и музыка, и поэзия — с надеждой на лучшее, не на злобу дня. Злобы дня и так очень много, а вот он пишет на радость дня, а не на злобу. Поэтому я и делаю с ним песни, так и «Москва-Нева» у нас родилась.
Вы какой? Можете в трех словах себя описать?
Мне очень близко то, что сказал Алекс Фергюсон, тренер «Манчестер Юнайтед», когда его спросили: «Что вы говорите ребятам, когда они выигрывают? А когда проигрывают?» – «Один и тот же девиз». – «Какой?» – «Проигрыш — с достоинством, победу — со смирением». Проигрыш с достоинством – мне понятно. Но «победа — со смирением» — это меня просто тряхануло. А какой я — лучше всего, думаю, меня описывает стишок того же Ромарио:
Мимолетный жизни счетчик поворачивая вспять,
Вновь парит несбитый летчик, как когда-то в двадцать пять.
Он плывет себе над миром, полон смыслов и идей,
Он работает кумиром теплых ламповых людей.
***
