Доски вместо кровати, рождение в рубашке и долгий путь к успеху – портал welcome2018 встретился с Надеждой Владимировной Ребровой, мамой вратаря «Спартака» и Сборной России Артема Реброва. Ее рассказ о сыне был бы неполным без комментариев папы, Геннадия Николаевича, сыгравшего в карьере голкипера большую роль.
«Познакомились, когда мне было восемь лет»
НВ: Я родилась в деревне, в Смоленской области, а жили мы в поселке Карманово. И будущий муж мой, Геннадий Николаевич тоже там жил. Мама у меня умерла рано, в одиннадцать лет я стала сиротой. Воспитали меня мамина сестра с мужем, я им была как дочка. Они работали в торговле, очень добрые, хорошие люди. Артем считает их своими родными бабушкой и дедушкой. Гена помнит меня совсем маленькую, а познакомились мы, когда мне было восемь лет. В одной школе учились, и где-то в шестом-седьмом классе он начал за мной ухаживать. Конечно, я не могла тогда подумать, что это на всю жизнь, но так уж судьба распорядилась. Я закончила восемь классов и уехала в Москву, а Гена — в Витебск, учиться в техникуме. Писал мне письма, я иногда отвечала.
«Москва на меня никакого впечатления не произвела»
НВ: У меня в Москве была родня, я к ним приехала. Поступила в техникум городского хозяйства и строительства, потом работала всю жизнь в ДСК, на Домостроительном комбинате номер один. В столице было мне очень тяжело, прямо катастрофа. Я поняла, что сделала большую глупость, когда приехала. Не хотела бы переделывать судьбу, — слава Богу, что она сложилась, как сложилась, — но на тот момент к московской жизни я была не готова. Возвращаться было стыдно, потому что уезжала тяжело: тогда документы не отдавали, старались, чтобы мы оставались в селе, но у меня был бзик, — уехать. Москва на меня никакого впечатления не произвела, я поняла, что село для меня важнее — и тогда, в молодости было, и сейчас. Так что первый период был очень тяжелый. Но я прошла свой путь, привыкла. Проработала в Домостроительном комбинате больше тридцати лет — сначала в управлении комплектации, потом в аппарате. Контролировала отгрузку панелей для строящихся домов. Эту квартиру, в Строгино, мы тоже получили от комбината, въехали в 1980 году, уже после того, как у нас Марина родилась.
«Гена спал по диагонали, иначе голова не помещалась, а я рядом сворачивалась клубочком»
НВ: До того как мы получили жилье, пришлось помучиться. Нам дали комнату в студенческом общежитии МЭИ, где Гена учился. Она была уникальная, называлась «пенал» — даже не комната, а кусок, который остался когда этаж делили. Семь метров, если не шесть. В конце комнаты мы сделали помост — набитые доски, потому что кровать туда не влезала. Гена спал по диагонали, иначе голова не помещалась, а я рядом сворачивалась клубочком. Я уже была в положении, и Гена выпилил детскую кроватку, то есть обрезал обычную, иначе ее было невозможно впихнуть. Поперек комнаты стояла наша «кровать», справа — детская подпиленная, рядом столик полметра, где Гена учился, шкафчик с тарелками, платяной шкаф, холодильник, и на нем — телевизор. Даже проход оставался. В эту комнату мы и принесли Марину из роддома. Гена мне всегда помогал, стирал и гладил пеленки. Когда к нам приходила врач, она удивлялась уникальности этой комнаты, писала в детской карте: «Ребенок находится в идеальном состоянии. Чистоплотный порядок – удивительно для студентов». И никогда мы не жаловались на то, как живем. Да и жить было интересно: были диспуты какие-то, дискуссии, был великолепный Дом культуры, концерты, мы ходили в кино, в театр. Марину оставляли соседям — полный коридор студентов, с детьми сидели по очереди.
«Когда родился Артем, это была кульминация в нашей жизни» НВ: Тёма у нас появился в 1984 году. Я-то была рада, что девочка первая, а Гена, конечно, хотел пацана. И когда родился Артем, это была кульминация в нашей жизни: муж был счастлив, и я тоже — подарила ему то, что он хотел. Ну и себе. Некоторые люди вон сколько планируют, а у нас само получилось – и дочка есть, и сын. Мы очень его ждали. Когда переехали в эту квартиру, то с трудом через знакомых купили софу, остальную мебель доставал Гена: мне было очень сложно с работы отпроситься, а он работал по сменам, имел возможность днем занять очередь. Он вообще мне помогал — опять, как с Мариной, сказал: «Пеленки — это мое».
Роды были тяжелые – Тёма крупный был, почти три девятьсот, пятьдесят четыре сантиметра. Кстати, родился он в рубашке, в прямом смысле — в плодном пузыре. Когда я Гене показала первый раз сына через стекло, он обомлел — это был совершенно чернявый парень, с волосами, закрывающими уши. Черные длинные волосы — у нас ни у кого таких нет. И глазищи — темно-синие, огромные. Генина мама сказала: «Вам ребенка подменили, это цыганенок». Но у Гены за ухом есть особая косточка, хрящик, и у маленького оказался такой же, так что папа сразу сказал — «наш». Потом все как у папы стало вырисовываться: уши начали так же заворачиваться, фигура: смотрю — маленький Гена.
«Упал – и хоть бы пискнул»
НВ: Тема родился идеальным — тьфу-тьфу. Молоко сосал так, что не надо было ничего сцеживать – тянет, пока все не выпьет. Был очень активный, но спокойный. С двух лет мы его отдали в ясли, тоже спокойно совершенно пошел, как на работу. Потом и в садик так же. Папа приведет его, он «Папа, пока!» — у самого слезы на глазах, но не плачет. Никогда не просил, чтобы пораньше забрали: понимал всегда, что можно, что нельзя. Мы вырастили его фактически на велосипеде, у Гены велосипед «Кама» был, и они где только не гоняли! Я ему доверяла ребенка всегда. Темке год, у него подушечка – и сидит себе на руле. Однажды эпизод был, они в яму попали. Гена потом рассказывал: «Представь, я понимаю, что ребенок — передо мной, что мне надо упасть первым. В прыжке разворачиваюсь, и он падает мне на грудь. Упал — и хоть бы пискнул».
«Не поджигал ничего, не курил, не дрался, очень позитивный пацан был».
НВ: В школу Тёма пошел с удовольствием, учился, легко, самостоятельно. Сам вставал всегда, его никогда не надо было поднимать, никогда не опаздывал. Чтобы мы его будили в школу или на тренировку — в жизни такого не было. Один-единственный эпизод помню, как Гену в школу вызвали. Артем в девятом классе учился и уже играл в футбол. Вдруг приходит: «Пап, тебя на собрание вызывают» – «А в чем дело?» – «Там, пап, есть проблемы. Я дверь выбил». Для нас это был полный шок. Спрашиваем: «Что такое?». Тёма от папы ничего не скрывал ни в детстве, ни в переходном возрасте — всегда без проблем, доверительно общались. Выяснилось, что шел урок русского языка и литературы, вызвали его к доске, и в результате назвали футболистом-балбесом. Он не выдержал, ушел и хлопнул дверью — так, что вся дверная коробка вывалилась. Гена с ним имел беседу: «Тём, ну и что, ты победил? Нет, ты проиграл. Если бы ты словами убедил, дал понять, что ты не такой, что нельзя целую категорию людей относить к балбесам – вот тогда бы ты выиграл».
Летом Тёмка много времени проводил в деревне — малина, грибы, велосипед, рыбалка. Бабушки на него не нарадовались: за молоком съездить, огород полить — он всегда тут как тут. Не поджигал ничего, не курил, не дрался, очень позитивный пацан был. Когда начал футболом заниматься, и мы перестали его бабушкам привозить, они ругались: «Куда вы его отдали?». Понятно — он был ласковый, внимательный и им его не хватало. Однажды потеряли его, уехал за малиной, и пропал. Час нету, два нету, три, пять… Переволновались все. Оказывается, у него сломался велосипед, и он пер его на себе. Но и бидончик с малиной приволок, не бросил — такой был добытчик.
«Желубцы и селедка под подушкой»
НВ: Когда мою маму парализовало, мы нашли человека, который за ней ухаживал, но все равно практически каждую неделю ездили туда, в Смоленскую область. Марину брали с собой, а Артем из-за тренировок с нами не мог ездить и на выходные оставался один. Конечно, я готовила ему, оставляла кастрюлю. Так он умудрялся к нашему возвращению тоже что-то для нас приготовить, какие-то печенья. У нас не заморачивались особо с едой, но всегда старались, чтобы первое было, второе, чтобы все было вкусно. Тёма был совсем маленький и часто просил сделать ему «желубцы» и «селедку под подушкой», мы очень смеялись. Когда старше стал и пошла мода все японское, роллы всякие, суши, — он это тоже любил, покупал себе супы в пакетиках, хотелось что-то экзотическое попробовать. Но быстро наелся, перешел опять на домашнее.
Здесь в разговор вступает папа, Геннадий Николаевич, и дальше родители рассказывают о сыне слаженным дуэтом.
«Особый контакт был у него именно с мячом».
ГН: Я сам волейболист, не профессиональный, но на хорошем уровне играю. И когда начинал бросать Тёме мяч, то замечал, что у него удивительная координация. Он очень хорошо принимал — всегда отбивал, или ловил. Он и на велосипеде хорошо ездил, и бегал, но особый контакт был у него именно с мячом. Я часто играл в волейбол в институте имени Бочвара, там хороший спорткомплекс. Иногда брал с Тёму с собой — ему было лет, наверное, двенадцать. Как-то у нас не хватало игрока, и мы взяли его в команду. Мужики лет по тридцать пять-сорок, лупят со всей силы, в лоб попадет — мало не покажется… Игра идет, я ставлю блок, на блоке у меня вырывается нападающий, и как рванет в его зону! Я думаю – ох, что он сейчас с Тёмкой сделает, какой будет мощный удар! Смотрю, Артем присел и принял мяч, как будто в волейбол играл всю жизнь. В командном движении, в воздухе разворачивается, занимает позицию… Я понял — из него выйдет хороший игрок, правда, надеялся, что он займется волейболом. В любом случае, стало ясно, что природа создала его для спорта.
«Там Тёма на воротах». «Какой Тёма?» – «Как, какой? Ребров».
ГН: Ему было лет десять примерно, вдруг он начал пропадать из дома. «Ты где был?» – «С ребятами». В какой-то момент я уже конкретно спросил: «Артем, куда ты ездишь?» – «Пап, на футбол. На «Красный Октябрь», в Тушино». Там когда-то, — я потом вычитал, — Яшин начинал играть. Однажды думаю — дай, проверю. Приезжаю, смотрю: все разломано, стоят лавки, пацаны какие-то бегают. Сел, спрашиваю: «А кто играет?» – «Играет команда, — не помню, — «Виктория», что ли. Там Тёма на воротах». Я: «Какой Тёма?» – «Как, какой? Ребров». Ничего себе! Я развернулся и уехал, не стал его ждать, мешать не стал. Он нас очень любит и уважает, но ему не нравится, когда за ним ходят. Никогда не было такого: «Пап, пойдем со мной», или «Мам, пойдем со мной».
НВ: Он по жизни все сам, у него с детства в голове этот футбол. У нас же не было времени тогда, мы должны были деньги зарабатывать, так что дети были себе предоставлены. Не как сейчас — из детского садика ведут в кружки, на каток, еще куда-то… Отпускаешь гулять: «Артем, никуда не уходи», и только смотришь в окно, как они гоняют мяч. Как ни гляну — ребенок здесь. И всю дорогу на воротах.
ГН: Я ему: «Тём, что ты вечно в грязи ковыряешься?». Однажды вышел поиграть в хоккей с ними — он так был рад, прямо счастливый был. Говорю: «Давай погоняем» – «Нет, пап, я на воротах». Вот он стоит, и бьют по нему, а он ловит, падает – и так в любое время, в холод, в грязь, осенью или зимой — только на воротах.
«Сейчас возьму зонтик, встану с Артемом вместе на ворота и всех разгоню»
НВ: Один раз, когда он еще был маленький, в школе МИФИ занимался, они с Геной меня уговорили, и я поехала с ними на футбол. Другие мамы там тоже были — фанатички, которые детей уже начали как бы поддерживать в их стремлении. И я тут вроде тоже… присутствую при всем при этом. Дождь шел проливной, и какая-то игра такая была, что все время мяч старались в ворота забить. В какой-то момент думаю: «Так, сейчас возьму зонтик, встану с Артемом вместе на ворота и всех разгоню к чертовой матери, чтобы они к моему ребенку вообще не приближались». А после игры сказала: «Все, ребята. Никакого сердца и здоровья у меня не хватит, тема закрыта. Накормить, обстирать, еще какая-то помощь от меня в таком плане, — пожалуйста, но смотреть – это не мое». Так что в родительском плане все футбольное сделано Геной, он с ним носился буквально, как мамка, это все его заслуга.
«У него хорошее будущее»
ГН: Помню, Тёмке было лет десять-одиннадцать, и как-то вечером раздался телефонный звонок. Артем говорит: «Пап, это тебя». Беру трубку, звонит Климов Владимир Михайлович: «Я по поводу вашего сына. Вы знаете, он футболом занимается, и я думаю, что у него хорошее будущее. Хочу, чтобы он пошел в в ФШМ, в детскую высшую лигу». Климов просматривал по школам перспективных ребят и Артемку увидел. Тёма — рядом, спрашиваю его: «Тебе оно надо? Профессиональный спорт — это очень тяжело». Он смутился и сказал: «Пап, я хочу».
НВ: Не сказать, что я сильно обрадовалась, потому что профессиональный спорт всегда подразумевает травматизм. Но мы тогда уже поняли, что это не просто забава какая-то, что у него действительно такое увлечение. Дальше пусть говорит Гена — это он ему во всем помогал. Я-то чего? Штаны стирала, латала коленки. Это сейчас все профессиональное, а тогда форму не давали — приходилось джинсовые заплатки ставить. Потом, когда подрос, Тема уже сам стал этим заниматься, меня не привлекал, потому что все-таки это физическая работа. Но все равно, мне было что делать – взять хоть сумки эти неподъемные с грязной формой. Боже мой, сколько стиральных машин мы угробили! Если что-то кинуть без замачивания и отстирывания — конец этой стиральной машине приходил. Земля в бутсах, песок, все это вместе с одеждой, а он берет и грузит туда, в машинку. Но это так, домашние дела, а в футболе главный для Тёмки человек всегда был и есть папа.
«Не все попадут в большой футбол, поэтому вы должны учиться»
ГН: Когда Артем решил серьезно заняться футболом, я рядом был все время. Тренировки были далеко, соревнования далеко — мы переживали, что он один, так что я мотался за ним по всем стадионам. После восьмого класса Тёма тренировался у Рината Саяровича Билялетдинова. Тот очень грамотно построил подготовку ребят. Говорил: «Не все попадут в большой футбол, поэтому вы должны учиться». Строил расписание тренировок так, чтобы дети могли заниматься, дал им возможность ходить на курсы. И они очень уважали, что он не заявлял «вы все будете великими футболистами».
Когда я Артема спросил, где он думает учиться после школы, у него не было никакого желания яркого: «Пап, мне нравится футбол». Но футбол в любую минуту может закончиться, надо иметь образование. Я предложил поступать в МЭИ, где сам учился. Тёма начал заниматься – мы купили методичку, он сидел и решал почти все задачи. Утром шел на курсы, оттуда на тренировку. Проучился два или три месяца на курсах, учился хорошо. Но однажды приходит: «Пап, нужно переговорить. Знаешь, не мое это». Сегодня я понимаю, что он сделал очень правильный шаг. Не стал косить, обманывать – знал, что я этого не люблю. «Хорошо, — говорю, — давай искать твое». В школе Тёма учился на биологическом направлении. Это у него мамино — она очень любит цветы, сад, огород, в этом равных ей мало. Так и у Артема — биология, любовь к растениям, ко всему живому. Мы стали объезжать технические ВУЗы – МАИ, МАДИ, и вдруг он говорит: «Поехали на ВДНХ». Мы едем. Помню, там порося лежала, — здоровая свиноматка, метра два с половиной или три. И он так обрадовался, когда увидел этих поросяточек: «Пап, здесь я готов себя реализовать». К тому же дед Тёмы, — мой отец, — был ветеринаром. Так мы выбрали Институт биотехнологии на улице Талалихина, ветеринарный факультет. Я ему говорю: «Тём, это будет тебе близко, в футболе пригодится знание мышц, структуры скелета». Он с удовольствием согласился, и учился с удовольствием. Химию знал отлично, биологию – хуже, но тоже неплохо. Преподавательница подготовительных курсов, Ольга Владимировна, говорила: «Равных ему не было. Приходил с тренировки измотанный, с огромным баулом, мокрый, уставший — но ни разу не пришел неподготовленный, никогда».
«Это был гром среди ясного неба».
ГН: Травмы начались внезапно, это был гром среди ясного неба. Однажды, — Тема уже оканчивал школу, — приезжаю с работы поздно, часов в десять. Он уже лежит, но не спит. «Ты что?» – «Пап, у меня что-то с ногой». Рассказывает — они разминались на резинке, кто-то выбил мяч. Он, догоняя, развернулся, мяч отбил и в ноге у него что-то хрустнуло. Смотрю — нога отекшая. Это была его первая травма — на жесткой поверхности сделал неверное движение. Сегодня он уже знает, как нужно это делать правильно — и на траве, и на жестком покрытии. А тогда это привело к травме, и никто толком не понял, что произошло. Он восстановился, начал тренироваться, но пошли проблемы, связанные с нестабильностью сустава. Тёме много процедур пришлось пройти: никто не верил, что проблемы в крестообразной связке, потому что у него четырехглавая мышца очень мощная была. Но когда артроскопом проверили внутреннее состояние сустава, то убедились, что там разрыв крестовой связки. У Артема уже было приглашение в «Сатурн», он с Бабуриным общался, ездил к нему на тренировки. Так что этот период для меня самый тяжелый был, я переживал как отец: парень имеет шанс попасть в футбольный клуб премьер-лиги, это обещает ему хороший завтрашний день, и вдруг на таком важном этапе – травма. Я волновался, выдержит ли он, переживал сильно, но об этом мало кто знает.
НВ: Я не уговаривала его бросить спорт, но моя точка зрения не изменилась – была против. Переживала тоже ужасно. И в деревне родители все время говорили: «Ну что вы с ним делаете». Не скажу, что мы настойчиво его долбали, но звучало: «Тем, может быть, все-таки…». Хотя, в общем, недолго звучало. Когда убеждаешься, что человек свой выбор сделал, остается только идти с ним рядом по этому пути.
«Артему нужно было расти, а куда расти?»
ГН: Он был на первом курсе, учил латынь, занимался. Тренировался на «Локомотиве» у Билялетдинова, и тот порекомендовал ему поехать на просмотр в «Динамо», к Николаю Павловичу Гонтарю. И его взяли. Мы сидим дома, и вдруг Марина кричит: «Папа, Артема показывают». Мы бежим к телевизору, посмотрели – и обомлели: точно, они на «Динамо» разминаются. Приезжает: «Папа, меня в Новогорск берут». Я думаю — ничего себе! Попасть на эту базу – мечта любого спортсмена. Это был переломный момент. Потом их взяли на двухнедельные сборы с Прокопенко, в Одессу, у меня и кассета есть – первая Тёмина игра с «Металлургом». После этого матча был подписан его первый профессиональный контракт, с клубом «Динамо», где Гонтарь очень много сил вложил в Тёмину подготовку.
Артем был в основном составе, но для игровой практики выступал за дубль «Динамо», тренером вратарей там был Валерий Клеймёнов. Он и пригласил Артёма в молодежную сборную России. В «Динамо» в тот момент было много португальцев, много вратарей, началась смена поколений. Но для Артема не было места в основном составе, хотя все отмечали, какой он работоспособный и перспективный. И тут Бабурин предлагает ему перейти в «Сатурн». Артем понимал – он на контракте, и поступать надо честно. Поэтому Бабурин позвонил Гонтарю, чтобы перевести Артема в «Сатурн». В клубе сказали: «Да, в такой ситуации лучше иметь игровую практику», и согласились. Вообще Сергей Алексеевич Бабурин — уникальный человек, самый преданный Артему. Никогда его не бросил, какие бы моменты ни были — всегда в него верил. Они до сих пор поддерживают отношения, и мы тоже. Когда у Артема спад был, травмы, другой бы сказал: «Все, читай книжки, твой футбол закончен». А Сергей Алексеевич никогда не проявил ни малейшего сомнения, у него удивительная вера в Артема была.
Основным вратарем в «Сатурне» был Антонин Кински, — я о нем очень хорошего мнения, это грамотный, сильный голкипер. Кински занимал твердое первое место, вытеснить его в то время было нереально. Это был сильный вратарь европейского уровня, Артем у него многому научился. Они, кстати, в отличных отношениях были, и до сих пор переписываются. Но Артему нужно было расти, а куда расти? И снова получился период без игровой практики. На сборах в Братиславе Артем получает травму — опять операция, опять восстановление… Это был тяжелый для Тёмы момент, и он решил уйти из спорта. Пришел работать ко мне на энергетическое предприятие, курьером. Но Владимир Михайлович Пильгуй, спортивный директор «Сатурна», уговорил его вернуться в футбол.
«Ту игру, оказывается, видело руководство «Спартака».
ГН: Кински получил травму, и Артем начал играть в основном составе – дебютировал с «Амкаром», они выиграли 2:0. Казалось, вот оно — пробил его час. И тут неожиданно «Сатурн» был объявлен банкротом: клуб развалился, и Артем остался без команды.
Перерыв длился недолго, от Александра Побегалова последовало предложение играть за «Шинник», Артем его принял. В этот период я прочитал в интернете, что Ребров может стать игроком «Спартака». Позвонил Артему, спросил. Он ничего не знал — это было просто чье-то предположение. Был важный эпизод, когда «Шинник» и «ЦСКА» играли на Кубок. В конце второго тайма Вагнер Лав вышел с Тёмой один на один, Тёма отлично сыграл ногами, вылетел из ворот и остановил Лава почти на середине поля. Когда он вышел на перехват, я чуть не закричал: «Тёма, ты куда полетел?» Я в то время уже был зрелый болельщик, понимал его слабые места. Знал, что главное — не делать неоправданных выходов, за это я переживал. Но там такого не было, Артем сыграл великолепно – опередил Лава и выбил мяч. Это шок был для всех! Как он вышел с ним один на один, как просчитал доли секунды, как в падении выбил мяч бедрами и спас команду… Люди говорили: «Вот это вратарь!»
Ту игру, оказывается, видело руководство «Спартака», и вскоре прозвучал звонок от Валерия Клеймёнова, с приглашением в команду.
«Некоторые вратари рано взлетают, но я понимаю, каково будет падение»
НВ: Обидно было, конечно, что он редко выходит на поле. Но я знала — когда-то будет его звездный час. Он настолько был увлечен, что шанс должен был появиться. У всех же по-разному складывается. Конечно, могло бы ему повезти и пораньше, да не сложилось. Но шел он к этому все время и должен был дойти.
ГН: А мне не было обидно. Я все эти годы наблюдал, как Артем рос, я столько эпизодов видел, когда он преодолевал себя, я видел изменения в его игре, в характере. Взять хотя бы красную карточку в матче с «Зенитом», это еще в «Сатурне» было. Тогда Кински получил травму и в заявку не попал. Тёма вышел из ворот и сфолил на Кержакове — сыграл руками, и от Каюмова получил красную карточку. Я сам волейболист, я знаю, что такое эмоции, очень хорошо знаю. Когда доходит до рубки — можешь толкнуть, можешь плюнуть, можешь что угодно сделать, не управляя собой. А он подошел и пожал арбитру руку. Я прямо обомлел. И потом видел, как ему было тяжело, что играет не он — ведь начал-то он этот матч великолепно. Когда Данни выходит с ним один на один, Тёма берет мяч, прерывает прострел… И буквально на следующей минуте – Кержаков. Да, удаление было справедливое, но насколько ему болезненно было потом… Он мокрый от пота выходит, я говорю: «Ты куда?» – «Пап, хочу на игру попроситься». Просился сыграть за дубль, трудом своим заполнял брешь, которая появилась. Хочет сгладить, а там играет уже другой — и Тёма снова выпадает из обоймы. С таким трудом он шел к этому, и опять не повезло… Но такой у каждого путь. Я по своей работе знаю: если люди быстро шагают в карьерном росте — жди беды. Нужна зрелость. Некоторые вратари рано взлетают, но я понимаю, каково будет падение, если оно, не дай бог, произойдет. А когда человек по ступеням идет — он зреет, его этап футбольный обязательно настанет, просто путь к нему более тернистый. И здесь уже вопрос выдержки, сумеет ли человек себя преодолеть, дождаться. Кто-то не сумеет, а Артём смог.
«Мы всегда верили, что такой момент наступит — со «Спартаком» или с другой командой, но обязательно наступит»
ГН: Дебют Тёмин в «Спартаке» я помню отлично — матч с «Волгой». Там был момент, когда Хазов ударил головой из убойной позиции, но Тема мяч отбил. Сыграли в основное время 1:1, но случилась эпопея с пенальти, а пенальти – это лотерея. Лотерею «Спартак» проиграл, счет по пенальти был 5:6.
Я вообще почти все игры помню, некоторые с радостью, некоторые – с болью. Взять вот матч с «Зенитом» в 37 туре чемпионата России, когда заменили Диканя. Он в начале второго тайма столкнулся с Кержаковым и в результате получил тройной перелом лицевых костей. После этого на замену вышел Артём. Эпизод настолько тяжелый для меня был, что я даже не мог радоваться, когда увидел сына на поле. Смотрел на Диканя на экране, и понимал, что он не в себе — у него глаза были мутные, ужас. Так что эта замена для меня была просто стерта.
В этот период у Тёма опять был рецидив со связками, опять сделали операцию, он опять восстановился и так пришел к матчу с «Зенитом» в ноябре 2013-го. Я видел, как он сыграл — а ведь у него год игровой практики не было. 4:2! Тогда Федун сказал, что родилась новая звезда. Это я и называю – тернистый путь к победе. Мы всегда верили, что такой момент наступит, — со «Спартаком» или с другой командой, но обязательно наступит, потому что это веление жизни и характера человека.
«Для него это назначение было довольно неожиданно».
ГН: Я иногда слышу, что многие считают заслугой Мурата Якина привод Реброва в основной состав. Лично я далек от того, чтобы оценивать работу тренера. Вратарский труд еще могу на обывательском уровне комментировать, — но это такой, кулуарный диалог, — а тренерский не готов. Думаю, Артему было приятно, что Якин его заметил. Важно, когда руководитель видит труд человека, то, как он отдается делу, как строит обратную связь, как общается с коллегами. Наверное, Якин, будучи серьезным психологом, все это в нем увидел. Он хорошо знал европейский футбол, и Тёма своим отношением к делу, я уверен, соответствовал очень высоким пробам. Но у нас как-то не очень принято, чтобы сын сразу к нам кидался с новостями, поэтому я про назначение узнал из интернета. Звоню: «Тема, как дела?» – «Папа, да ничего, вроде все нормально. Меня капитаном назначили». Для него это назначение было довольно неожиданно. Хотя, конечно, признание коллектива – большой стимул для любого человека. Тёме было приятно.
«Где он ошибался, где здорово сыграл — по нему сразу это было видно»
НВ: Я вообще никогда не лезла в футбол, они с папой все вопросы решали. Если Тёма хотел поговорить до или после игры, то говорил с папой. А сейчас и совсем не знаю, как он себя ведет перед матчем или потом – это все уже между ним и женой, в их семье.
ГН: Когда он играл за дубль, я его обычно с машиной встречал — они играли в Бронницах, за городом. Ехали вместе, и я всегда состояние его души после игры понимал: где он ошибался, где здорово сыграл — по нему сразу это было видно. Но мы сразу не говорили о результатах. Я мог сказать: «Тём, ну все нормально». Было ли у него разочарование в каких-то эпизодах, чувство «здесь я неправильно сделал»? Конечно, было. Но никакой паники, никаких слез, никаких эмоциональных выбросов я не помню. Перейдя из юношеского футбола в зрелый, он многое по-другому воспринимает. Уровень ответственности, уровень переживаний совсем другой. Сегодня я встречаю его на машине, или Катя, жена, встречает. Если он сыграл хорошо, если команда выиграла — у него положительные эмоции, он много с болельщиками говорит. Когда проиграл – все равно говорит, дает интервью, расписывается.
НВ: У него вообще с болельщиками какой-то особый контакт. Наверное, это идет из дома. Мы же выросли не сказать, что в крестьянской среде, — у Гены мама преподаватель, папа ветеринарный врач, — но все-таки это не интеллигенция, простые люди. И Артем видел, как мы жили, как общались с ними: и с крестьянином, и с учителем — уважительно со всеми. Вот и он с болельщиками так же. И к малышам внимательно относится, вот недавно открытый урок в своей школе родной школе провел.
«Всегда ребятишек хотел, маленьких»
НВ: Тёма всегда хотел семью. Я сама в молодом возрасте никогда не была против рождения детей, но заранее про это не думала. Забеременела – и хорошо, и слава богу. А у него по-другому: он еще даже женат не был, а всегда ребятишек хотел, маленьких. И когда он Катю привел, мы очень спокойно восприняли Тёмин выбор. Мне совсем не нужно, чтобы он каждую минуту был с нами — главное, чтобы его любили, и у него все в жизни было хорошо.
ГН: Катя сразу почувствовала себя своей, у нас не было никакого антагонизма. Одна позиция нам важна: «Тёма, ты счастлив?»
НВ: И внуки у нас появились, как Тёма мечтал. Вот Платоха – у него явно тоже дело к спорту идет, маленький хоккеист.
ГН: Платону было года три, Тёма попросил меня поехать с ним на каток. Я надел коньки. Стоит этот бедолага напротив, еле держится: «Дедушка, я больше не могу». Я ему: «Платон, двигайся ко мне». Он: «А потом — все?» Я: «Посмотрим». Он приполз, мокрый весь. Я говорю: «Платош, давай еще кружок». А теперь — орел! Такой уверенный, так конек ставит!
НВ: Маленький Артемка — тоже с мячом, и еще левша, левой ногой бьет. Такой неординарный.
ГН: Наш сосед, Марат, сам бывший футболит и аналитик хороший, говорит: «У него природные данные уникальные, он чувствует мяч». Представляете, какая генетика сильная!
«Стремился к успеху, но не сломя голову. И никогда никого не винил».
ГН: Когда Артем вошел в состав сборной на матч с США, но не попал в окончательную заявку, то, конечно, расстроился. Но он умеет сдержать эмоции — всегда стремился к успеху, но не сломя голову. И никогда никого не винил, не говорил: «Этот такой, этот сякой…». Он, конечно, хотел быть там, а когда не попал, просто сказал: «Ну, ничего, пап». Дебют в сборной у него был в ноябре прошлого года, в матче с хорватами. Первый тайм играл Лодыгин, второй – Артём, Слуцкий тогда всем дал возможность выйти на поле. И наши проиграли, 1:3. Я хорошо помню этот матч, я видел, как играл Артем. Главное — он был в игре. Это по-любому шаг вперед, не назад. Он может проиграть, но как! Он может выиграть — и я буду недоволен, а с хорватами – да, он проиграл, но нигде не сделал ляпов, не поплыл, не дрогнул. Там красивейшие голы были! Конечно, любой пропущенный мяч — проигрыш вратаря. Но как оно сделано, в каких позициях, как ты себя реализовал за эти сорок пять минут – это говорит о многом. Да, плохо, что пропустил, но я бы за тот матч Тёме поставил нормальную оценку. Мне тогда был звонок от очень известного человека, — не хочу фамилию называть, — и тот сказал: «Поздравляю с дебютом Артема. Слышишь, он сыграл свою игру, к нему претензий нет». Примерно так. Так что мое мнение тогда было в довесок подкреплено звонком извне.
«Мы ждем 2018 года, мы хотим, чтобы в России играли».
НВ: Конечно, мы ждем 2018 года, мы хотим, чтобы в России играли. Но дома у нас не принято об этом говорить, загадывать. Мы вообще ничего не загадываем, для того и старались дать Артему образование, чтобы он имел в жизни разные возможности.
ГН: Как это называется у игроков? Важно не сглазить. Такие вещи любят тишину. Мы просто надеемся, что Артем себя реализует в любом случае. В моей судьбе тоже был момент, где нужно было сделать шаг: спорт, либо не спорт. И когда у Артема такой вопрос возник, я спросил: «Зачем тебе это надо, Тёма? Жизнь в спорте очень тяжела, очень сложна и непредсказуема». Он ответил: «Папа, я хочу». И это было для меня определяющим. Да, спорт рано или поздно заканчивается, но люди в спорте живут и до 80, и до 90 лет — тренеры, журналисты, комментаторы, детские тренеры. Для меня важнее всего, чтобы он себя реализовал.
«Мы можем только быть рядом и болеть за него. Кто цепенеть, кто кричать…»
ГН: На ранней стадии, когда он еще мальчиком был, я сильно переживал, реагировал на разные вещи – перед матчем, во время игры. Приметы, наверное, есть у каждого человека. И Тёма мои переживания ощущал. Однажды сказал: «Пап, не надо так. Я моментально чувствую тебя и мне плохо. Я переживаю, но это моя работа, а ты — спокойно относись».Так что я стараюсь его не волновать своими эмоциями, но примета у меня тоже есть, только секретная.
НВ: А я только к богу обращаюсь, честно. Кроме него, по-моему, больше никто ничего не сделает. Тёмины работоспособность и удача должна снизойти оттуда, потому что без божьей помощи нельзя. И штанга, которую он целует – это ведь тоже элемент такой «господи, помоги!». Я вот переживаю, но толку от этого нет. Раньше мне даже наблюдать игру было тяжело, а сейчас я хотя бы стала смотреть телевизор и вижу, какой это безумный труд. Говорю: «Господи, сынок, что же ты нашел-то себе за работу!» Но это – его, Артёмкин выбор. Значит, мы можем только быть рядом и болеть за него. Кто цепенеть, кто кричать — у кого как получается.
***
Источник: http://welcome2018.com
