Карен Шахназаров: «Приходит смотрящая цивилизация»

Про корни

Папа мой родом из Баку, из карабахских армян. Род его старинный, княжеский, из знаменитых родов — Мелик-Шахназар. По этой линии мы в родстве с Флоренским — у него мать была карабахская армянка. Прапрабабка была замужем за генералом Пирумовым — это очень важная фигура в армянской истории, победитель в Сардарапатском сражении с турками. Прадед работал у Нобеля на нефтеперерабатывающем заводе, у него даже вроде какие-то свои две вышки были. То есть не бедствовали. Но после революции семья, видимо, все потеряла — Гражданская война, потом армянские погромы. При советской власти они жили совсем бедно, хотя Баку был щедрый, богатый город. Отец очень любил Баку и по поводу бедности особенно не сокрушался. Он окончил юридический экстерном и приехал в аспирантуру в Москву. И здесь где-то — на танцах, наверное,— они с мамой познакомились. Мама — русская, из Новгородской области, из совсем крестьянской среды. Думаю, в коллективизацию они в Москву как гастарбайтеры приезжали. Жили тоже очень бедно, в бараках на пристани. Бабушка, мамина мать, и дети: три сестры и брат Юра, мой дядя. Он время от времени садился по уголовке — то лавку ограбят, то еще чего. Хороший мужик был, я его помню.

Поначалу бабушке казалось, что папа какой-то, типа, басурман (смеется). Они же не представляли, что есть какие-то люди… не русские. Потом они очень подружились, но поначалу, видимо, было какое-то неприятие. Так что жить родителям было негде, и папа отправил маму рожать в Краснодар, к сестре. Поэтому городом рождения у меня записан Краснодар. Но мама почти сразу вернулась в Москву и лет до 5-6 я жил в бараках.

Про детство

Время совсем нищее было, но у меня все равно осталось ощущение хорошего детства. Наверное, наше поколение было счастливо тем, как к детям тогда относились. Дело не в баловстве или сюсюканье — была какая-то всеобщая, национальная любовь. Поколение родителей прошло войну, и ребенок был в полном смысле слова символом жизни — после стольких смертей. Внимание к детям было необыкновенное: тебя приводили в поликлинику,— понятно, какая она была жалкая по тем временам,— но ты видел необыкновенный персонал, отношение сестер, врачей… Само общество было настроено на детей, повернуто в их сторону. А вся эта барачная атмосфера, в которой я рос, казалась нормой. Я гулял во дворе один чуть ли не с трех лет. Там были свои приключения — беспризорники, которых мы прятали и носили им хлеб, игры разные, старьевщики на телегах… Все тягали из дома банки, бутылки — их можно было сдать и получить взамен какой-нибудь мячик на резинке.

Про учение

Не могу сказать, что с детства видел себя режиссером, но среда дома была очень творческая благодаря папе. Это был, конечно, необыкновенный человек. Я часто о нем думаю и понимаю, что он, конечно, был аристократом, оставаясь при этом очень советским человеком, партийным функционером — в чем, кстати, был совершенно искренен. Все-таки в этих старинных родах что-то такое было, что передавалось на генетическом уровне… аристократизм, да. У меня этого уже нет, а у него было. И когда он уже в ЦК работал, люди культуры проявляли к нему интерес. К нам в гости приходили Любимов, Высоцкий, Андрон Кончаловский, Данелия… Меня тянуло в этом направлении, но я не мог определиться, чего хочу. Занимался какое-то время живописью, но в конечном счете сложилось в сторону режиссуры.

Сегодня с нашей профессией, на мой взгляд, большая проблема. Прежде всего с чтением — все-таки режиссер должен быть эрудированным человеком, знать литературу — русскую, западную, китайскую тоже неплохо почитать. Но тут вопрос другой: куда вообще мир идет? Я вообще подозреваю, что читающая цивилизация заканчивается — приходит смотрящая. И, может быть, здесь уже ничего и не поделаешь. Но в нашей профессии это проблема. Ведь что такое образование? Это когда ты можешь актеру сказать: «Вы в этой сцене — Растиньяк». И он все понимает — если читал Бальзака. А если не читал, то хочешь не хочешь ты должен упрощать. С Евстигнеевым, с Басилашвили — не надо было. Меня такое не то что пугает, но, честно говоря, от этого скучно, уже вроде думаешь: а зачем оно мне надо вообще?

Про дружбу

Очень мало осталось друзей, с которыми я поддерживаю постоянные отношения. В основном это люди моей профессии — Меньшов, Абдрашитов, Бородянский, Коля Немоляев… операторы, актеры… Но можно не встречаться годами, честно говоря, просто знать, что эти люди есть. Не могу сказать, что политика разделила меня с друзьями. То есть я отделяю позицию от дружбы. Есть люди, которые не отделяют, и, на мой взгляд, очень этим свою жизнь портят. Для меня не имеет значения, нравится ли человеку Путин. Абсолютно не имеет. Мне нравится, ему не нравится — и что? Это не мешает дружить, пусть иногда и поспорить. Так даже интереснее.

Про любовь

Любовь — это процесс, она не есть что-то законченное. Я, в общем, конечно, увлекался. Для меня в женщине изначально важна внешность. Потом, естественно, важно общение, но начинается все с внешности. Не то чтобы я имел в виду какой-то один привлекательный тип, жены у меня были разные — две блондинки, одна шатенка. Что, как видите, особо не помогло (усмехается). Наверное, я, если громко сказать, свою семейную жизнь положил на алтарь кино. Был честолюбив, хотел снимать — приоритет был в работе, не в семье. Так что в этом смысле я был не лучшим мужем. Конечно, женщина может принести себя в жертву, но они, как правило, не хотят — и их можно понять. Хотя я встречал такие пары среди коллег… Но у меня, прямо скажем, такого не случилось — мои жены не были на это готовы. Ну а с профессиональной, практической точки зрения чувство на меня никогда не влияло. Сказать, что влюбленности вдохновляли — нет, не могу. Другое дело — амбиции. Амбициозным мужчинам, к которым я, конечно, себя отношу, женщина очень важна. И в любом деле один из больших стимулов — подспудно понравиться женщине. Даже абстрактной. Подразумевается, что всегда может появиться та, которая оценит, которую легче будет завоевать.

Про успех

В кино сегодня успех есть, завтра — нет. Ты не знаешь, когда, но понимаешь, что рано или поздно он закончится. Сегодня я, наверное, уже не так озабочен успехом. Я понимаю цену кино — его место в жизни изменилось. Большую часть моей карьеры в этом была какая-то миссия, очень важная для общества. А сегодня есть ощущение, что кино как газета — посмотрел и выбросил. Его много и оно перестало быть высказыванием. «Восемь с половиной» — это было событие. И в советском кино — хотя плохого хватало — было много фильмов, выход которых был событием. Все смотрели, все знали, более того, кино влияло. Выходила картина — и в ЦК прислушивались. Да, я часто говорю: люблю Советский Союз, многое ценю в советском. Но понимаю, что этого не вернешь, что нынешняя жизнь — совсем другая, в ней кино утратило свою значимость. Может быть, потому меня оно меньше и привлекает, поскольку сохранились амбиции… То есть в принципе, наверное, да — я могу на каком-то этапе закончить с профессией. Сейчас уже поздновато, но думаю, что, если бы я раньше начал, стал бы хорошим бизнесменом. Может, покруче Абрамовича.

Про свободу

У нас свободу путают с политической свободой. Политической свободы вообще нигде нет, не было и никогда не будет. Свобода — внутреннее ощущение. Вот я в принципе не считаю, что кем-то закабален. В фильме «Город Зеро» есть монолог прокурора, где он говорит: «Любая революция в России всегда заканчивается не разрушением государственности, а укреплением ее». И сейчас на наших глазах идет ее воссоздание, со всеми вытекающими. Некоторые очень болезненно это переживают. Но это же невозможно остановить, есть процессы, происходящие помимо нашей воли! Так же как помимо нашей воли происходил распад СССР. И совершенно бессмысленно этому противоречить. Это такая историческая — ну на мой взгляд — необходимость. И да, я считаю, что присоединение Крыма — исторический процесс, абсолютно объективный, смысл которого… Я вообще сторонник идеи, что нам, современникам, неясен смысл событий, при которых мы присутствуем. Но, на мой взгляд, Крым входит в идею восстановления российской государственности. Это происходит объективно, неосознанно. А лидер страны в такой ситуации может только соответствовать обстоятельствам. Хороший лидер — соответствует. И в этом смысле Путин — как Наполеон. Наполеон говорил что-то вроде: «Лидер может идти либо впереди народа, либо вместе, но он не может идти против народа». У Путина необыкновенное, на мой взгляд, чутье. Это, скорее всего, не вечно, но пока он движется вместе с историческим процессом. А вот как и почему этот процесс происходит, думаю, Владимир Владимирович не может объяснить. Но становиться против этого процесса бессмысленно. Он вас сметет, и ничего вы не добьетесь.

Про Бога

Не скажу, что я верующий, мне кажется, это дерзко. Думаю, вера есть процесс, как и любовь. Ты проходишь его всю жизнь, находясь в состоянии поиска. Я был однозначным атеистом очень долго, но в силу простого наблюдения за жизнью пришел к выводу, что некоторые вещи можно объяснить только существованием силы, которая каким-то образом все регулирует. Не могу представить, что мир возник без участия Творца. Он ведь на самом деле необыкновенно совершенен. Мне могут возразить: «А как же войны, трагедии, подлость?» На что я всегда говорю: «Бог — не профсоюз и не обязан решать ваши проблемы. Он дал человеку волю и совесть, а все, что делается в этом мире,— ваше дело. Не надо к нему апеллировать».

Про страх

Я думаю, каждому человеку моей профессии присущ главный страх: потерять творческую энергию. И ужас в том, что ты будешь последним, кто это поймет (смеется). В нашем деле каждому отпущено какое-то количество энергии, оплодотворяющей то, что ты делаешь. И каждому — на свой срок. Вот был такой замечательный советский режиссер Барнет. В начале карьеры он снял великую картину «Окраина» и больше никогда даже близко не подошел к этому уровню. Так и закончил жизнь — он, кстати, повесился.

Есть такое понятие — вдохновение, я знаю, о чем говорю… Ты не понимаешь, откуда оно приходит, и точно знаешь, что однажды оно тебя покинет. Мы с коллегами редко говорим об этом, но, думаю, каждый, кто реально что-то собой представляет, испытывает этот страх.

Про деньги

Когда есть деньги, позволяющие тебе быть независимым,— это очень важно, это хорошее чувство. Но я не алчный человек, мне, по большому счету, ничего не надо. У меня есть сегодня несколько квартир, так сложилось: от родителей осталась, государство мне дало. В одной из них дети живут. Есть дача, старомодная, деревянная, есть машина… Мне не нужно пять машин, не хочу ездить в Куршевель или иметь квартиру в Париже. А хочу я сходить в ресторан с друзьями, оплатить общий счет и сделать это легко, не думая. Если бы на меня свалились огромные деньги? Совсем не уверен, что вложил бы их в кино. Скорее, построил бы медицинский центр… или дорогу. И вовсе не обязательно, чтобы это называлось моим именем, поверьте. Не хочу преувеличить свое значение в истории, но я имел популярность, мои картины в советский период посмотрело порядка ста миллионов кинозрителей — это большой драйв. То есть тщеславие мое в определенной степени удовлетворено. И что бы я ни построил, все равно не получу того, что получил за время работы в кино… Поэтому называть что-то своим именем мне неинтересно.

Про детей

С дочкой мы не виделись 20 лет… это тяжелая очень тема. Когда два десятка лет не видишь ребенка, то в значительной степени связь с ним теряешь. Через 20 лет встретились в Нью-Йорке, но в результате так и не сблизились. У нас нет… В общем, мы сейчас не общаемся. А с сыновьями, Ваней и Васей, у нас, дай бог, очень теплые отношения. Ване — 21, Ваське — 18, оба смотрят в сторону кино. Чего я бы для них хотел? Чтобы научились выживать. Жизнь — вещь суровая и, по большому счету, трудная… Мы так, напрямую, с ними не говорили, но думаю, что в определенной степени я для них являюсь примером. И хочется, чтобы, когда меня не станет, они бы не пропали. Оба с характером, но, как у всех современных детей, которые выросли в хороших условиях, и в силу моей, так сказать, позиции, ни в чем не нуждались, мне кажется, закалки у них не хватает. Так что хочется, чтобы жизнь их чему-то научила, но при этом не переехала катком.

Три слова о себе

Во мне есть странное сочетание: с одной стороны, я достаточно рациональный и прагматичный, с другой — порой чисто эмоционально делаю вещи, которые совершенно не надо делать. Когда-то это вредило, но иногда помогало. Моя карьера знаете с чего началась? Об этом мало кто помнит. На пятом съезде Союза кинематографистов — судьбоносном, бурном — я был делегатом от молодых кинематографистов. Пошел неожиданный, резкий, очень откровенный разговор. И вдруг мне предложили выступить. От молодежи говорить должен был другой, не буду его называть — это известный режиссер. Но он отказался — съезд пошел совсем не так, как должен был, и выступить традиционно было уже нельзя. А выступить революционно — неизвестно, чем бы это кончилось. И я согласился — клянусь, абсолютно спонтанно… Это теперь, спустя годы, я понимаю, что могли все прихлопнуть и строго спросить со всех, особенно с выступавших. А тогда вылез и выступил. Выступление понравилось, Элем Климов меня заметил, и в результате я стал самым молодым секретарем Союза кинематографистов. Вот случай, когда я повел себя нерационально. Сегодня — хрен его знает, может, тоже бы сказал: «Знаете, пускай другой выступает». Но если я уже говорю, то говорю то, что думаю. И то, что я на «Прямой линии» Путина молчать не стал, у меня это было абсолютно искренне. Конечно, я шлифую, но в целом искренность присутствует. Так вот, если бы я тогда на съезде не выступил, моя судьба, скорее всего, могла и не сложиться. Тут такое дело, понимаете… И если вернуться к тому, какой я,— я рисковый. Да, рисковый.

Официально

Кинорежиссер. Родился 8 июля 1952 года в Краснодаре. В 1975-м окончил режиссерский факультет ВГИКа. В полном метре он дебютировал с картиной «Добряки» (1979). Последовавшие за ней «Мы из джаза» и «Зимний вечер в Гаграх» журнал «Советский экран» назвал лучшими музыкальными фильмами в 1983 и 1985 годах соответственно. Кинолента «Курьер» (1986) была удостоена спецприза ММКФ. Следующая картина, «Город Зеро» (1988), выиграла главный приз «Золотой Хьюго» на международном кинофестивале в Чикаго и приз Европейской ассоциации научной фантастики «За лучший фильм». Затем последовали «Цареубийца» (1991), «Американская дочь» (1995), «День полнолуния» (1998, премия «Ника» за лучший сценарий), «Всадник по имени Смерть» (2004). Фильм «Яды, или Всемирная история отравлений» получил гран-при «Кинотавра» в 2001 году. За киноленты «Исчезнувшая империя» (2008) и «Палата N 6» (2009) Шахназарову вручена премия «Золотой орел» в номинации «Лучший режиссер», а его «Белый тигр» (2012) удостоен этой награды как лучший фильм.

С 1998 года Шахназаров руководит киноконцерном «Мосфильм». Он входит в правление Союза кинематографистов РФ, правление Национальной академии кинематографических искусств и наук России, является членом Европейской киноакадемии, членом комиссии по отбору российских фильмов на премию «Оскар». Шахназаров состоит в коллегии Министерства культуры РФ, Правительственном совете по развитию отечественной кинематографии, а также является зампредом Совета при президенте РФ по культуре и искусству.

Народный артист РФ. Двукратный лауреат Государственной премии РФ (2002, 2012). Награжден орденом Почета (2008), орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2012).

За и против

https://www.kommersant.ru/doc/2497622