Арас Агаларов: «Мне создавать хочется»

Арас Агаларов с матерью

Фото: фото из личного архива Араса Агаларова

Про корни

Папа мой родился в Баку, а его предки родом из Шемаха, знаете, Шемаханская царица, даже у Пушкина есть, в середине XIX века это была культурная столица Азербайджана. Бабушка, папина мама, была необразованная женщина — тогда мусульманки в школу не ходили, но у нее была невероятная житейская мудрость. Рассказывала мне удивительные истории про своего отца. Ее предки торговали мануфактурой — из России везли, из Ирана, из Китая. А в Шемахе неоднократно происходили землетрясения, и одно из них разрушило склад тканей. Объемы серьезные были, поэтому поставщики приехали, чтобы понять — как будет. Видят — товар весь пострадал. Говорят: «Как станете рассчитываться?» Бабушкин отец откопал кувшин, или, там, сундучок с золотом,— все, что у него было,— и говорит: «Давайте разделим». Поставщики были настолько потрясены, что ничего не взяли, а наоборот — увеличили кредитную линию. Поняли — если человек в этой ситуации хочет рассчитаться, то ему можно доверять. Я тоже всегда так делаю. Вот был кризис 98-го года, и мы задолжали итальянцам огромные деньги. Они готовы были на любые скидки, лишь бы я хоть что-то отдал. Я сказал: «Ваше «лишь бы» мне не надо. Заплачу сполна, только дайте время». Тогда люди рассчитывались по 10, максимум — 20 центов за доллар, страна объявила дефолт. А мы сказали, что заплатим все, и в 2001-м отдали последние деньги.

Мама в моем воспитании сыграла огромную роль. Помню такой случай. Я встречался с девушкой, сокурсницей. И как-то она попросила ее подружку, Лену, подвезти куда-то. У меня уже была машина, «москвич». Я подвез, оставил и поехал кататься — любил крутить баранку. Проходит буквально день, я в гостях, моя девушка звонит, причем заплаканная, просит приехать. Подъезжаю, она стоит. Иду к ней, мне вдруг заламывают руки, закидывают в «воронок» и в милицию. Я абсолютно не понимаю, в чем дело. Вокруг эта камарилья милицейская собралась: «Знаешь, что случилось?» — «Нет».— «Должен знать». В общем, прессинг. Собрались большой толпой, в глаза смотрят: «Ты знаешь, что Лену убили?» У меня шок, естественно. Как опытные следаки они поняли, что это не я. Но в надежде, что я что-то знаю, прессуют дальше. «Надо привезти сюда твою мать»,— а это три часа ночи. Мама к тому времени… это случилось, скажем, лет 40 назад, да? Она умерла совсем недавно, и ей было 100, значит, тогда было 60. Сердечница, давление, всегда говорила: «Арас, не уходи далеко». И вот у меня жуткое ощущение, что к ней приедут из милиции, и она от страха умрет. Я говорю: «Можно с вами?» Еду и представляю, как выйду из «воронка» к своей старой маме — одинокой, беспомощной в каком-то смысле. Хотя она была заведующей производственным отделом Института микробиологии, но по-мужски я понимал, что она, в общем, слабая женщина. Короче, дико переживаю. Подхожу к двери, они звонят. Мама смотрит в глазок, видит меня с милицией. Дверь открывается и… передо мной не моя мама. Стоит сильная женщина, пренебрежительно смотрит на этих представителей власти: «Что вы пришли сюда? Что хотите?» Я в жутком шоке — такой прыти от нее не ожидал. Они говорят: «Вы должны с нами проехать. Там жесточайшее преступление, замешан ваш сын». Она: «Ждите внизу». Причем мне ничего не говорит, как будто меня нет. Делает вид, что не понимает, как я за нее переживаю, наоборот, показывает, кто хозяйка ситуации. В общем, сижу в «воронке», она выходит: ухоженная, хорошо одетая, безо всякой паники. Гордым шагом подходит машине, открывает дверь, говорит: «Я впереди буду сидеть»,— как бы им объявление делает такое. Приезжаем в отделение. Вы представляете бакинское отделение милиции тех лет? Такой… легкий зверинец, я бы сказал, мягко выражаясь. Мама заходит и сразу, чтобы ей не сказали «ждите», говорит: «Где начальник?» Они тушуются, потому что, знаете, Восток, связи, непонятно, кто где у тебя есть, раз ты себя так немножко раскованно ведешь. Значит, сцена такая: сидит начальник, физиономия лоснится от шашлыков. И следаки — им интересно, что это за женщина. Меня сажают на стульчик, и начинается акция устрашения. Раньше же не было интернета — записывали подозреваемых на бумажку и по алфавиту вызывали. Понятно, что Агаларов первый. Начальник говорит маме: «Мы зафиксировали бордель, там произошло зверское убийство. Ваш сын был посетителем этого борделя. Видите, он в списке — номер один». Мама на него посмотрела так высокомерно и говорит: «И что такого? Он молодой мальчик. Не к твоей же дочери ему ходить». Из того как будто выпустили воздух — он понял, что с мамой вот эти трюки восточные не проходят. Говорит мне: «Выйди, выйди отсюда». Еще минут десять они говорили, видимо, совершенно на других тональностях. Мама вышла, бросила мне: «Не волнуйся, сынок» и ушла. Я себя почувствовал совершенно окрыленным, понял, что все они для меня — пустое место. Сегодня я думаю, что вот эту способность к преображению я от мамы немножко взял. Из нормального интеллигентного человека могу превратиться в уличного хулигана — если попаду в какую-то ситуацию. Люди бывают в шоке: человек минуту назад говорил «будьте любезны», и вдруг… А мне эта трансформация ничего не стоит.

Про детство

Я отца потерял в неполных 14. У него была такая интересная методика воспитания — никогда не делал замечаний, никогда. Нахмурится или улыбнется — и все ясно. Помню такой казус, даже не казус, а случай. Я дружил с хулиганьем уличным, причем старше себя. Меня принимали в компанию, потому что я был немножко не по годам всегда развит. С раннего возраста слонялся по улице, мог закурить сигарету — с 6 лет буквально. За себя мог постоять всегда. Так что они с удовольствием со мной общались. А отец был ученый, замдиректора Института водных проблем, его круг общения — академики, профессура, городская интеллигенция. В Баку было принято гулять по центральным улицам. И вот однажды я со своей шпанской компанией иду, навстречу — отец с друзьями. У меня в зубах папироса — это в 8-9 лет… Отец взглянул на долю секунды, но как! Я эту сигарету просто сожрать хотел! А папа отвел взгляд и прошел мимо. Прибегаю домой. Отец пришел как ни в чем не бывало. Полчаса, час — молчит. Я не выдержал, говорю: «Пап, ты меня не видел?» Он говорит: «Видел. Но ты шел с такими хулиганами — я испугался, что меня побьют». Этой фразы было достаточно — я, по-моему, даже заплакал. И курить бросил. Но, если честно, позже опять начал.

Про учение

В школе я уроков не делал, у меня даже портфеля не было. Учителей раздражало, что я учусь без усилий. Это во мне, конечно, от отца. У него была такая способность, что он имел невероятные знания в любой области. Допустим, математик-академик с ним мог говорить на равных. Или, скажем, приходил к нам домой человек, который занимался реставрацией ковров, отец мог ему прочитать лекцию о том, как раньше это делалось. Знания, естественно, генетически не передаются, но вот способность разбираться в разных областях передалась: я очень легко впитываю. Допустим, проект «Крокус» — от расчета металлоконструкций до канализации мне самому во все пришлось вникать. Знаете, иногда приходят ко мне разные самоделкины, претендующие на какие-то ноу-хау. Говорит такой, к примеру: «Я придумал роторный двигатель внутреннего сгорания». Произносит терминологию в надежде, что я суть не пойму, а просто дам денег. А я ему: «Не-не, здесь неправильно, у роторного двигателя три камеры сгорания». И начинаю — про дизель, про всасывание, про степени сжатия… Человек сидит весь в испарине, думает: «Куда я попал?» У отца была хорошая память на цифры — это мне тоже передалось. Вот спросите площадь Земли — я отвечу, и расстояние до Солнца — тоже скажу.

Про дружбу

Я, знаете, как — не жду подвигов от друзей. Поэтому легкие разочарования бывают, но такого «ой, как это могло случиться?», туда-сюда — такого нет. Может, нескромно звучит, но у меня нет богатых друзей, ни одного. И это никогда не мешало нам общаться. А мы друг друга знаем — страшно сказать — по 40-50 лет. Но случись со мной ночью что — никому не позвоню. Сам буду выкручиваться.

Про любовь

Я видел взаимоотношения в семье, видел, как мама относится к папе. Когда он болел, мама сидела рядом на стуле до утра, а утром шла на работу. Так что какая должна быть семья, я с детства знал. И с молодых лет у меня одна любовь — моя жена. Я попал с ней за парту в 5-м классе, получается, мы 48 лет знакомы. Что держит столько лет вместе, наверное, не смогу ответить. Ирина из среды с другими совсем устоями, для моей семьи наш брак слегка неожиданный. У нас очень азербайджанские были традиции, а Ирина русская. Мама, естественно, хотела, чтобы у меня жена была азербайджанка, но, когда родился сын, все неудовольствие было забыто. Конечно, идеальных браков, без шероховатостей, не бывает, но мне кажется, что я — легкий муж. Хотя это у Ирины надо спросить. Всем нам кажется, что мы легкие, себя же со стороны не видишь.

Про успех

Успех — это когда что-то строишь, и оно востребовано. Вот наш новый объект на экране, видите, да? Смотрите, какой поток машин! Это я придумал конструкцию, которая намного шире, чем все торговые сети. Мне говорили — так не бывает, нельзя продовольствие путать со стройматериалами или, там, с мебелью. Но я решил, что можно — и получилось. У меня обычно все получается. Знаете, даже стыдно признаться, но неудачных проектов у меня не было. Ни одного. Есть те, которые еще не вышли на самоокупаемость — просто из-за экономических кризисов, периодически возникающих у нас в стране. Но выйдут — сто процентов.

Про свободу

Свободных людей вообще не существует — мы все зависимы от чего-то. Вот, допустим, мы с вами разговариваем — я завишу от вашего ко мне отношения. Мне очень важно впечатление, которое я произвожу на людей.

А в целом слово «свобода» — относительное понятие. Самые великие демократии тоже несвободны. И просто взять слово «свобода» и соизмерять с тем, что происходит в России, думаю, не совсем корректно. Вот чего, допустим, нельзя сделать у нас в стране, в отличие от какой-то другой? Я совершенно искренне вас спрашиваю. Все можно! Если митинг, допустим, организовать по всем канонам и правилам — получите разрешение, пожалуйста. Ну или бизнес — я как бизнесмен всегда чувствовал себя свободным.

Про Бога

Верю в Создателя. Это же все не могло ниоткуда взяться, да? То, что мы произошли от обезьяны,— в это, конечно, не верю. Большой взрыв — тоже какая-то ерунда. И вот здесь «не верю», там «не верю» — значит, веришь в Создателя. Тем более генетически доказано, что 200 тысяч лет назад человечество произошло от одного мужчины и одной женщины — это медицинский факт.

Еще моя вера выражается в том, что надо помогать людям, что нельзя делать подлости, что есть высшая справедливость. У человека это называется совестью, допустим, а во Вселенной это что-то другое.

Про страх

Больше всего боюсь оказаться трусом — это самый мой большой страх. Могу честно сказать, что ни разу в жизни не испугался. Никогда. Знаю, что, если струшу, не смогу жить. Просто должен буду умереть от стыда перед собой. От того, что в какой-то ситуации промолчал или мне сказали — я не ответил. Но никогда такого не было и, думаю, не будет. Даже если буду знать, что меня убьют, все равно не промолчу.

Про деньги

Бытовые вещи покупать мне лень, даже одежду я обычно не покупаю. Есть приятель, сотрудник наш, у него со мной одинаковый размер, и если мне что-то нужно, я ему говорю: «Померяй на себя, подойдет — привезешь мне». Ну цвет если не понравится, я верну, он принесет другой. Но он знает, что я люблю — серые цвета и так далее. Так что эти покупки меня совсем не волнуют. Если говорить о том, что могу себе позволить — самолеты, яхты, машины,— наверное, все могу купить. Естественно, яхту в 500 метров не куплю, а 100-метровую, наверное, смогу. Но это неинтересно. Мне покупать неинтересно — мне создавать хочется, большое что-то. Вот, допустим, во Владивостоке я построил студенческий городок, миллион квадратных метров. Было дикое эмоциональное напряжение — «успеем — не успеем?». Успели. И когда человек привыкает к такой нагрузке, ему ее потом не хватает. Видите мониторы — идет несколько строек наших: тут одна, вторая там, третья, четвертая. Но после того объема этого мало. Так что не в деньгах дело.

Про важное

Ни жизни, ни бизнесу меня никто не учил. У меня с детства характер такой: важно быть не то что первым или лучшим — важно не проиграть. Не проиграть! Если кто-то хорошо ездит на машине, я никогда не уступлю. Пусть даже это угрожает моей жизни — если я в машине один, конечно. Такой у меня дух соперничества и лидерства. Но, допустим, соперничать в деньгах мне неинтересно — интересно соперничать, что кто делает. Если я строительством занимаюсь — значит должен строить только красивые объекты, о которых говорят и в России, и во всем мире. Это меня заводит и подпитывает. Еще важно, чтобы вещи были связаны с моим именем. Где могу — свою фамилию, так сказать, фиксирую. Вешаю таблички. Считаю, должен быть закон — каждый, кто что-то строит, должен писать на этом фамилию, чтобы было стыдно, если дом плохой или некрасивый.

Про детей

Они превзошли все мои ожидания — не представлял, что у меня будут такие дети. Хотя, если честно, мало усилий приложил к их воспитанию. Вот дочка: невероятной скромности, просто невероятной — не носит драгоценности, не ездит на дорогих машинах. Она живет в Америке. Вернется ли в Россию? Не уверен. Знаете, это моя ошибка: Эмина я отправил за границу где-то в 12 лет, а ее — в 6. И она уже продукт, конечно, западной цивилизации. Вот Эмина удалось вернуть, он здесь, в России, руководит многими нашими проектами. А с Шейлой пока не получается… Но я пытаюсь. Мне это важно.

Три слова о себе

Хитрый, гибкий — это не про меня. Смелый — да. И дерзкий тоже. Есть немножко самоуверенность, я думаю. Еще, знаете, боюсь сделать что-то такое, о чем буду жалеть. Поэтому вместо одного шага вперед делаю всегда два. Чтобы потом не сомневаться и себя не угнетать.

https://www.kommersant.ru/doc/2656278