Сейчас Израиль переживает новую волну алии, и репатрианты слышат много предостережений о будущем. Насколько оправданы страхи? О своем опыте преодоления трудностей рассказывает в интервью министр Константин Развозов
42-летний Константин (Йоэль) Развозов в эти дни подводит для себя итоги 2022 года. В этом году министр туризма Израиля привлек внимание всего мира, снявшись в нашумевшем ролике, где он в роли Джеймса Бонда путешествует по Святой земле. О сходстве с исполнителем знаменитой роли Даниэлем Крейгом Развозову говорили и раньше, но в этом году он впервые использовал его на пользу своей стране. Ролик, разлетевшийся по соцсетям в Израиле и за границей, Развозов снял на собственные деньги. Вряд ли в момент репатриации его семья, столкнувшаяся с серьезными сложностями интеграции на новой родине, даже в мечтах могла представить такое. В начале декабря Развозов дал откровенное и неформальное интервью о том, как он, мальчик-астматик из бедной репатриантской семьи, стал олимпийским спортсменом, а затем и министром Государства Израиль.
— C какого возраста вы себя помните?
— Думаю, лет с четырех-пяти. Первые яркие воспоминания — дача, точнее — прополка грядок. Мне говорили: «Хочешь пойти на речку? Хочешь вкусную окрошку? Сначала поработай. Вот две грядки, их надо прополоть». Все детские воспоминания почему-то связаны с преодолением препятствий.
— Преодоление? В таком возрасте?
— Постоянное. К примеру, у меня всегда были проблемы с координацией. Хорошо помню, как в детском саду шла подготовка к утреннику: надо было скакать переменным шагом, вприпрыжку. У меня никак не получалось, я пришел домой расстроенный. Мама со мной скакала, учила, но все равно мои ноги не попадали в такт ритму. В результате на утреннике меня одели поваром: я стоял в колпаке, а остальные ребята скакали вокруг меня по кругу этим самым переменным шагом. Хорошо помню детское желание доказать себе, что смогу, и огорчение от того, что не получается.
Костя Развозов в детстве (Биробиджан, СССР)
(Фото из инстаграма)
— Первые десять лет жизни вы провели в Биробиджане. Остались ли в памяти воспоминания, которые сейчас воспринимаются именно как советское детство?
— Конечно. Например, сегодня невозможно представить, что ребенок пойдет погулять с собакой и не возьмет с собой телефон. В детстве я мог выйти из дома утром, вернуться вечером, и целый день не иметь никакой связи с родителями. В шесть лет ездил на тренировку по гимнастике автобусом — за четыре копейки или «зайцем». Один раз мне показали дорогу, и все, дальше сам. Помню, как первый раз вернулся, не доехав: спортзал был на остановке «Швейная фабрика», а водитель все время объявлял, что автобус едет до вокзала. Я не понимал, что вокзал находится дальше нужной мне остановки, побоялся заблудиться и вернулся домой.
— Дома были какие-то постоянные хозяйственные обязанности?
— Два раза в день выносить мусор. Сегодня я с трудом могу объяснить своим дочерям, как это происходило. Машина-мусоровоз приезжала к дому два раза в день, утром и вечером, и если ты ее пропустил — все, другой возможности избавиться от мусора нет, думай, куда его девать. Еще, к примеру, я отоваривал продуктовые талоны: сахар, чай, многое тогда продавали только по ним. Помню, как меня посылали за сметаной. Я был настолько ответственный, что если в одном магазине ее не было, ехал в другой конец города. Мама говорила: «Зачем? Купил бы завтра, ничего страшного». Но если мне ставили задачу, я всегда приходил с результатом.
— Вы всегда с большой нежностью говорите о родителях. Какие черты характера вам достались от каждого из них?
— Думаю, что политический дар, способность к аналитике — от мамы. Она учитель математики, всегда отвечала за семейный бюджет, за стратегические решения. Понятно, что советовалась с папой, но инициатива и руководство важными процессами были на ней. От папы у меня любовь к спорту, да и характер в целом. А еще — желание всем помогать. Папа бесконечно что-то делает для других. Он на вид большой и сильный, но я знаю, какой он чувствительный, как бережно относится к людям.
— Как выглядел ваш первый дом в Израиле?
— Когда мы репатриировались, мне было 11 лет. Мы поселились в однокомнатной квартире в Кирьят-Яме. Кухня — полтора метра на метр. Когда-то квартира была двухкомнатной, но ее поделили пополам: просто врезали в стенку дверь — железную, черную. В жару она нагревалась так, что к ней невозможно было прикоснуться, в помещении была настоящая сауна. Мы с братом спали на полу в бывшем «махсане» — кладовке, родители — на кровати. Дверь к ним была открыта, и кошки, которые залезали через окно, пробегали сначала по нам, а потом — по ним.
Мы приехали в июне, а багаж пришел только в феврале, так что в декабре-январе, когда стало холодно, теплых вещей у нас не было, денег на их покупку — тоже. Папа с первого дня пошел работать на стройку, чтобы мама могла учить иврит, подтвердить свой педагогический диплом и работать по специальности.
Я тоже начал работать: мыл полы в ульпане и в соседней синагоге. Каждое лето с 12 до 17 лет проводил рядом с отцом на стройплощадке — кстати, поклялся сделать все, чтобы это не стало моей профессией, настолько было трудно.
Да, любая эмиграция — это тяжело, но в Израиле никого не бросят на произвол судьбы: и государство, и хорошие люди всегда поддержат. Наши соседи, далеко не самые состоятельные люди, помогали с одеждой, показывали страну. Хорошо помню, как возили нас по северу Израиля на своей старенькой «сусите».
— Вас часто спрашивают о смене имени с Константина на Йоэль, хотя для коренных израильтян проблема — прочесть именно фамилию. Как вы приняли это решение?
— Хозяйка квартиры, где мы жили, как-то заявила родителям: «Ну что это за имя — Константин? Вы теперь в Израиле, имя нужно ивритское. Назовите его, например, Гад». Мы с мамой переглянулись, и она сказала: «Наверное, лучше как-то по-другому». Тут я вспомнил о мальчике из класса, который лучше всех играл в футбол, и выпалил: «Может быть, Йоэль?» К тому же у меня день рождения в июле, мне показалось, что это созвучно названию месяца. Хозяйка говорит: «Очень красивое имя».
Когда нужно было вписать его в «теудат-зеут» к родителям, папа очень возражал: «Я назвал тебя Константином!» Но мама уговорила его, убедила, что ребенок хочет интегрироваться, что так мне будет проще. Не знаю, было ли это ошибкой… Когда я стал чувствовать себя более уверенно, опять захотел быть Константином. Но оба имени уже давно часть меня, я нормально отношусь к тому, что кто-то обращается ко мне «Йоэль». Что касается фамилии — да, с ней постоянные проблемы. Как только не коверкают: и Рабобов, и Разузов, и Заразов. Действительно, из-за количества согласных букв ее очень сложно правильно прочесть на иврите. Но это папина фамилия, я ею горжусь и менять никогда не стану.
— Фамилия с русскими корнями, не так ли? Вам хорошо знакома история семьи по отцовской линии?
— Да, мой папа — самый большой патриот Израиля, которого я когда-то видел. Он готов в любой момент брать лопату, лом, что угодно, чтобы защищать эту страну. И при этом мой папа — русский. Кстати, инициатива репатриации в Израиль была именно папина, а не мамы, галахической еврейки, у которой в роду есть даже раввины.
Мы всегда смеемся, что в папе есть дворянская кровь, хотя он вырос в глухой деревне, без отца. Однажды из Франции нам пришло письмо от Александра Колчака, внука того самого адмирала, лидера Белого движения времен Гражданской войны. Оказалось, что мы довольно тесно связаны: сын Колчака был женат на Екатерине Развозовой, тоже адмиральской дочери из старинного дворянского рода, который с середины XV века находился на военной службе. Когда мы встретились с внуком Колчака в Париже, он с первого взгляда на папу сказал: «Узнаю породу Развозовых».
— Что для вас, обычной советской семьи, было новым в Израиле с точки зрения ментальной адаптации?
— Мы довольно быстро освоились. Хотя вспоминаю смешной случай, когда соседи пригласили отпраздновать нашу первую израильскую Хануку. Мама на последние деньги купила шоколадный торт. Мы надели все самое лучшее — конечно, в соответствии с нашими представлениями о том, как одеваются в гости: папа — пиджак и галстук, мы с братом — нарядные рубашки на пуговицах, мама — элегантное платье, туфли на каблуках. Звоним в дверь, нам открывают соседи: в шароварах, домашних тапочках, каких-то майках. Смотрят широко открытыми глазами на репатриантов в костюмах и на каблуках… Думаю, это был культурный шок для обеих сторон.
— Как вы попали в большой спорт?
— В Израиле я начал заниматься дзюдо. Месяца через три после приезда тренер решил, что меня можно выставлять на соревнования. Участие стоило 15 шекелей. Я постеснялся просить деньги у родителей, пошел на рынок к торговцу арбузами. Мы еще с одним мальчиком сначала заполнили три грузовика, потом в четыре утра разгрузили их на рынке, и до вечера я кричал: «Покупайте арбузы! Три штуки — десять шекелей!» На следующий день приехал на соревнования и… впервые оказался на пьедестале почета.
Константин Развозов в годы занятий спортом
(Фото: Орен Ахарони)
Потом я захотел поступить в спортивный интернат Института физкультуры имени Вингейта. Родители не очень обрадовались такой идее, но поддержали. В том числе — деньгами, хотя для новых репатриантов это была совсем недешевая история, им пришлось взять ссуду. А для меня началась спортивная жизнь: подъем в пять утра, бесконечные тренировки, кимоно, которое не успевало просохнуть за ночь…
В общем, было непросто, зато в 16 лет я стал чемпионом Израиля и оставался им целых десять лет. Для меня было огромной честью стать самым молодым израильским дзюдоистом, который выиграл Кубок мира среди взрослых. Я тогда уже служил в армии, и эта победа стала, несомненно, самым значимым и эмоциональным моментом моей спортивной жизни. Дело в том, что соревнования проходили в австрийском городе Линце, недалеко от места, где родился Гитлер. Представляете — там, где родился нацистский лидер, звучит израильский гимн, поднимается наш флаг и на пьедестале стоит еврей, солдат израильской армии…
Константин Развозов в молодости
(Фото: Юваль Хен)
— То есть в армии вы были спортсменом? Сегодня в страну приезжает много молодежи призывного возраста. Кто-то считает, что израильская армия — хороший социальный лифт, кто-то пытается всеми силами туда не попасть. Что для вас было важным во время службы?
— Я три месяца проходил отборочные тесты в одну из самых элитных частей разведки, при желании делать армейскую карьеру мог остаться там или служить, например, в «саерет маткаль», спецназе Генштаба. Но совмещать службу в таких частях со спортом невозможно. У меня были другие приоритеты: я хотел представлять страну на международной арене. Это желание оправдалось, когда я, служа в армии, выигрывал крупные соревнования, когда израильский флаг поднимался в самых разных уголках планеты. Конечно, армия имеет большое значение. Дети в Израиле бывают избалованными, еврейская любовь к ребенку иногда переходит всякие границы. Они растут у нас в полной свободе, в беззаботности — и приземляет их в реальную жизнь именно армия. Я не говорю, что она противостоит семейной теплоте, нет, просто армия создает правильный баланс, учит ответственности за себя и за других. Семья — армия -высшее образование — считаю эту цепочку невероятно важной. Обе мои дочери точно будут служить. Старшей, Николь, 14 лет, и мы с ней уже обсуждаем, в какие войска она хотела бы попасть.
— Многих смущает, что из-за армии израильтяне идут учиться позже европейских сверстников, позже начинают самостоятельно зарабатывать…
— Да, наши ребята финансово дольше зависят от родителей, позже строят семью. Но давайте посмотрим на другую сторону медали: получив высшее образование после армии, многие делают отличную карьеру, открывают свой бизнес, создают успешные стартапы — армейская «задержка» никак этому не мешает. Мы живем в неспокойном регионе — такова реальность, и нам нужна сильная армия. Стать на время ее частью очень важно как для формирования личности в целом, так и формирования гражданской позиции, израильского патриотизма.
— Ваше имя продолжают связывать со спортом как в хорошем, так и в ироническом контексте: многие помнят, к примеру, заголовки «Дзюдоист в кнессете». В 2011 году вы официально объявили об окончании спортивной карьеры. Случалось пожалеть об этом решении?
— Нет. Пришло понимание того, что нужно выстраивать жизнь, зависящую не только от спорта. Я решил учиться, поступил в университет Райхмана в Герцлии (тогда — Междисциплинарный колледж), окончил факультет бизнес-менеджмента и экономики. Конечно, я горжусь, что дважды выигрывал серебро на чемпионатах Европы, что был капитаном сборной, представлял Израиль на Олимпиаде в Афинах, был капитаном нашей команды на Олимпиаде в Лондоне. Но тебя уважают за то, что ты делаешь сегодня, а не за прошлые заслуги.
В служебном кабинете в министерстве туризма
(Фото: пресс-служба министерства туризма)
— В июне 2021 года вы получили должность министра туризма. У вас были далеко идущие планы — десять миллионов туристов к 2030 году. При этом однажды вы сказали: «Я понимаю, что приветствовать десятимиллионного туриста в аэропорту будет, скорее всего, уже другой министр». Что успели сделать на посту, который скоро покидаете?
— Я стал министром в невероятно тяжелое для туристической индустрии время: был разгар пандемии коронавируса. Мне удалось провести решение правительства о поддержке отрасли, на это были выделены сотни миллионов шекелей. За относительно короткое время мы с командой министерства туризма смогли сделать очень много. Например, в рамках борьбы с дороговизной гостиничных номеров разработали программу, результат которой позволил более 600.000 человек отдохнуть в израильских отелях по доступной цене. Мы обеспечили скидку 20% для пожилых людей при бронировании мест в отелях Израиля в будние дни. Много лет буксовало решение правительства разрешить увеличение количества иностранных рабочих в отелях, чтобы повысить уровень сервиса, — мы же добились того, что в отельный бизнес влились тысячи филиппинских и иорданских сотрудников. Мы одобрили гранты на строительство новых отелей. Благодаря этим грантам, в частности, в стране появится первый отель, инфраструктура которого полностью учитывает нужды людей с ограниченными возможностями. Мы дали возможность полумиллиону израильтян отправиться на бесплатные экскурсии по стране в сопровождении квалифицированных гидов. Министерство выделило более 200 млн шекелей компенсации персоналу туриндустрии, пострадавшему от коронавируса. Мы активно работали с муниципальными властями: организовали и профинансировали тысячи часов консультаций по развитию и продвижению туризма на местах; провели решение правительства о восстановлении и развитии туристической инфраструктуры в Тверии, инвестировав в это 90 млн шекелей. После двух лет простоя из-за коронавируса с нашей помощью в аэропорт Рамон вернулись международные рейсы. Чтобы снизить цены на билеты, мы разработали экономические стимулы для авиакомпаний, открывающих новые направления. Мы способствовали открытию прямых авиалиний в Японию, Шарм аш-Шейх, Атланту, Марокко и другие востребованные пункты назначения, подписали туристические соглашения между Израилем и ОАЭ, Дубаем, Сербией и Марокко, а также важнейшее соглашение об импорте пшеницы из Казахстана в Израиль — чтобы снизить цены на хлеб.
— Вам предстоит оставить свой пост — выборы позади. Хотите что-то сказать на эту тему?
— Разумеется, итоги выборов меня не обрадовали. Но это был легитимный процесс, я принимаю его результат и желаю победителям удачи во всем, что будет делаться на благо Израиля. Надеюсь, эти люди понимают ответственность, которая ложится на их плечи. Надеюсь, руководящий статус обяжет их принимать взвешенные решения, которые не будут подвергать наше общество и его базовые ценности никаким рискам. Во всем, что пойдет стране на пользу, мы будем такие решения поддерживать. В том, что будет противоречить этим принципам, — останемся в жесткой оппозиции.
— Партию Еш атид, в которой вы состоите, называют антирелигиозной. Как вы это прокомментируете?
— Ни мне лично, ни нашей партии не подходит определение «антирелигиозный» — мы считаем изучение Торы важным и благородным делом. При этом базовым принципом Еш атид является равенство для всех слоев общества — как в правах, так и в обязанностях. К примеру, пока армейская служба в нашей стране будет обязательной — она обязательна для всех. Есть разные возможности: служи в учреждениях социального обеспечения, в медицинских организациях — альтернативной службой признаются многие виды деятельности, приносящие государственную или общественную пользу. Мы готовы всячески стимулировать молодых ультраортодоксов совмещать изучение Торы с работой. При этом нет никакой логики в том, чтобы аврех — человек, посвятивший себя только изучению Торы, — получал государственное пособие большего размера, чем несущий армейскую службу солдат. Мы с уважением относимся к этой части общества, хотим, чтобы их дети не жили в нищете, чтобы были полноценными гражданами, в том числе и в способности самим себя обеспечивать. Например, чтобы учили в школе математику и английский — ведь это возможность быть равноправным членом общества, рассчитывать на нормальную работу. Есть вопросы, которые можно и нужно обсуждать. К примеру, транспорт по субботам. Я не призываю, чтобы машины ездили по Меа Шеарим или по Бней-Браку. Но сегодня во многих светских районах из-за отсутствия транспорта дедушка не может навестить внуков, а у молодой пары, не имеющей возможности купить машину, нет способа добраться на море. Это вопрос социального равенства, права на отдых и свободу передвижения, вопрос, который должны решать муниципальные власти в каждом городе. Есть, например, проблема регистрации браков. Человек должен иметь базовое право зарегистрировать свой брак в МВД, оно не должно быть доступно только тем, кто женится по религиозному обряду. Почему одни могут это сделать, а другие вынуждены выезжать за границу, тратить деньги и фактически начинать совместный жизненный путь с какой-то уловки?
Еще пример: союзники Нетаниягу хотят изменить Закон о возвращении, хотят, чтобы здесь не было места тому, кто не является галахическим евреем. Мы же считаем, что это разворачивает Израиль в каменный век.
— Читая лекции о том, как достичь успеха, вы часто говорите: «Я — астматик, человек с плохой физической координацией, выходец из семьи репатриантов, приехавших в страну без копейки. Посмотрите, где я сегодня». Пресловутый «стеклянный потолок», барьеры для «новеньких» — они существуют или их нет?
— Преграды есть на пути у каждого. Понятно, что нам, репатриантам, сложнее: другая ментальность, чужой язык, меньше связей. Но решение этих проблем делает нас сильнее. У нас больше мотивации, именно поэтому мы часто пробиваемся туда, куда уроженцы страны пробиться не могут, хотя имеют, казалось бы, легкий старт. Я вижу, как сегодня мои ровесники, репатрианты 90-х, занимают высокие посты в самых разных сферах. Конечно, базой должен стать иврит: без знания языка нельзя добиться успеха. Представление, что можно обойтись английским и русским, — иллюзия, нельзя ей поддаваться. Израиль — страна возможностей, только нужно их правильно использовать.
Не знаю ни одного человека, имеющего желание, мотивацию, амбиции, который в Израиле не достиг того, чего хотел.
— Чего вы боитесь? Как человек, как политик. Или политик не может признаваться в своих страхах?
— Политик — тот же человек, а страхи есть у всех людей. Я боюсь эмиграции. Хорошо помню опыт нашей семьи: репатриация далась нам нелегко. Сегодня я не хочу, чтобы мои дети связывали свое будущее с другой страной. Не хочу этого как отец, не хочу как патриот Израиля.
Очень надеюсь, что те, кто пришел к власти после нынешних выборов, не развернут Израиль вспять. Тяжело видеть, как подрываются основы, разрушаются ценности, на которых он строился. Это может привести к необратимым последствиям, и я не хочу, чтобы мои дети когда-то оказались перед выбором: жить в Израиле или уезжать. Чем меньше здесь будет свобод, меньше равенства, меньше демократии, тем выше шанс, что умные и энергичные люди предпочтут поставить свои таланты на службу другой стране. Я не хочу, чтобы это произошло.
