Про корни
Практически все детство я провела у бабушки с маминой стороны. Она немка, ее папа был настоящий немецкий барон. В Литве же всякие жили — это был, как я называю, проходной двор Европы. Поляки заходили, немцы заходили, русские… Тогда это была царская Россия. И вот этот барон женился на прачке, и они нарожали кучу детей. Бабушка Женевьев — Геновайте по-литовски — родилась в 1905 году. Про Первую мировую войну она рассказывала так: «Мы играли в ямах, которые оставались от бомб — было дикое веселье». Она была 14-м ребенком в семье. Ее мама умерла рано, и бабушка уехала жить в Харьков, к старшей сестре, которая была замужем за купцом. Жили они очень богато, и эта Иоанна была дико капризная, избалованная. Когда ругалась с мужем, крушила фарфор. Бабушка очень ярко это рассказывает — как та била сервизы китайские, а муж от нее запирался и потом через щель в двери ей по полу вот так — щелчком! — пропихивал золотые монетки и говорил: «Покупай новый сервиз!» И они с бабушкой садились в карету и ехали покупать посуду. Потом произошла революция, Иоанну с купцом расстреляли, бабушка вернулась в Литву и росла с самой старшей сестрой. Одна из дочерей этой сестры стала великой литовской актрисой и режиссером — Казимира Кимантайте. Была очень экстравагантная женщина и такая… огромная личность.
Папины родители жили в деревне, имели настоящую ферму, то есть во мне социально очень много понамешано. Папина мама ходила босиком по дому — для меня это было вообще немыслимо! Но обе бабушки между собой очень ладили. Мамина мама вообще самый, наверное, толерантный человек, которого я знала. Никогда никого не осуждала, воспринимала всех как они есть… Никогда мне ничего не запрещала, хочешь — пей, хочешь — кури, только скажи, где ты есть, чтобы мы не волновались. Перекладывала ответственность за поступки на меня саму.
Мои родители были очень молоды, когда познакомились. Они вместе танцевали в университетском ансамбле литовской песни и пляски. Мама училась на географическом, папа изучал русский — он же был из деревни, а на этот факультет конкурс был небольшой, и папа поступил легко.
Я смотрю на старые фотографии — родители просто ну нереально красивые. Папа похож на Жерара Филипа, я это сообразила, когда мне очень много лет было. Ну а то, что мама красивая, я знала, потому что она читала по телевизору погоду, она же метеоролог. Мама у меня сдержанная, невероятно терпеливая и очень умная. Папа темпераментный и очень остроумный. Известна история, как он в студенческие времена в общежитии загнал на четвертый этаж лошадь — в шутку. Только он не знал, что лошадь наверх идет, а вниз не может. И ее всем общежитием несли вниз. Вообще папа необыкновенно талантливый, настоящий пример самообразования — из деревенского парня получился человек таких широких знаний, говорящий на стольких языках. Всегда был со строгими принципами: когда я поступала в консерваторию, он занимал такую должность, что ему ничего не стоило позвонить и организовать блат, но он сказал: ты должна добиться этого сама, как я всего добивался. За это я ему бесконечно благодарна.
Про детство
Я помню всех зверей, то есть животных у бабушки на ферме. Помню огромный яблоневый сад, 159 деревьев у них было, и в мансардах коробки, где каждое яблоко завернуто в газету. Много помню конечно же из театра и из оркестра. Первой моей большой ролью была девочка с деревенским акцентом. И оказалось, что акцент у меня точно такой, как был у моей бабушки с папиной стороны, которую я видела очень маленькой. Как это всплыло из подсознания, не понимаю… Так же у меня всплыл польский язык — няня была полька и со мной говорила только по-польски. Дома говорили только по-литовски. А русский я начала учить фактически только в шесть лет, в школе и на фигурном катании, тренер была русская, из Москвы.
Про учение
Я ходила в школу, где учились мои мама и тетя. Туда попасть было нелегко, это была английская спецшкола имени Саломеи Нерис, образцовая. Такой объект гордости: ее фотографировали в туристические буклеты на фоне костела как образец сочетания нового и старого. Класс у нас был потрясающий — все без исключения способные, все очень успешные. Мы выпускали подпольный журнал «Кирпич», нас застукали, и был скандал. Ничего, конечно, политического, там не было, не дай боже, но он был очень талантливый. Вообще, мы были достаточно прогрессивные, как я сейчас думаю, ну для советских детей.
Про дружбу
Есть те, кого я знаю по 20-25 лет, люди очень близкие, с которыми меня связывает какое-то внутреннее понимание. С кем-то пройдены определенные пути вместе, хотя, может быть, мы об этом даже не говорим. А есть те, с которыми просто ля-ля-ля… Вопрос ведь не в том, что если что-то с другом случится, я встану и побегу. Потому что — ну как сказать — помощь это нормально, а дружба — это больше. Наверное, мои друзья, как любые другие люди, когда-нибудь не то чтобы предавали меня, но делали какие-то необдуманные поступки. Но я, если честно, не то чтобы легко прощаю — я забываю. Однажды мне звонит приятельница, чудесная женщина, с которой у меня прекрасные отношения, и говорит: «Знаешь, по поводу того конфликта — я так переживаю, но ты была права». А я не могу вспомнить, что это было. (Смеется.)
Про любовь
Я думаю, что любовь — это движущее чувство. Она мне дает огромные силы. Не могу существовать вне ее, будь это семья или любимый человек. Наверное, корни идут в детство, потому что меня окружала любовь. Но она не была ни в коем случае такая «пуси-муси». Строгая… литовская любовь. Я не помню, чтобы мне сказали в детстве: «Я тебя люблю». Это было неудобно. И при бабушке, и вообще… сидите прямо, ешьте, рассказывайте новости… Не про любовь. Но взрослый опыт делает меня как актрису конечно же глубже. Когда я начинала, то хотела в консерватории читать отрывок из «Трамвая «Желание»». А мне педагог сказал: «Послушай, ты же белый лист, что ты об этом знаешь?» Я так обиделась — как это я не смогу сыграть? Конечно, я, как все люди, не люблю тяжелых потрясений, но только теперь понимаю больших актеров, которые говорят, что жизненный опыт дает глубину в творчестве. Даже негативный и тяжелый. Но бывает наоборот. Помню, я выпускала спектакль, а параллельно у меня были дикие перипетии в личной жизни. И спектакль мне дал шанс. Не скажу, что спектакль был терапией, но если бы его не было, я бы, наверное, сдохла. А тут смогла вцепиться зубами и как-то… выкарабкаться, да.
Мне трудно про мужчин говорить, я эту тему сразу закрываю. Все были разные, общее только одно — что они меня любили. (Смеется.) Нет, не буду про это. Интерес ко мне есть из-за моей профессии — она публичная. Но люди, которые живут со мной, ничего такого не сделали, чтобы из-за меня идти вот этим путем. Ни мне не надо, ни они этого не хотят. Непубличные они.
Про страх
Конечно, я боюсь выйти на сцену, у меня сердце находится вот здесь (показывает на горло). Страх, если я не готова, если не сделала ту работу, которую нужно было. Я конечно же банальный работоголик, понятно. Но в спектакле бывают моменты, когда что-то соединяется, и тогда это счастье. А если части еще не притерлись — тогда страшно. Разумеется, у меня нет страха, как, например, был у бабушки, которая пережила все революции и войны — ей отстрелили пучок волос на голове, просто на улице, около дома. Страх, когда мешок с сухарями всегда стоял около двери, потому что кого-то обязательно заберут в Сибирь. Таких страхов у меня нет, я же выросла в мирное время. Боюсь, конечно, за здоровье — я хотела бы очень долго жить и очень много сделать.
Про успех
Если честно, у меня не было времени понять, успешна я или нет. В 19 лет, будучи студенткой, я снялась в литовском сериале — сыграла деревенскую девку. И вот на следующее утро мы ехали в троллейбусе с однокурсниками — четверо парней и я, мы дружили, были одна команда. Всегда нереально дурачились и в этом троллейбусе черт-те что вытворяли. И одна пассажирка мне говорит: «Я вчера вас видела по телевизору, вы такую женщину играли! А сейчас…» И я поняла, что это не то чтобы известность, но уже ответственность какая-то. У меня все спектакли были очень успешные в это время в театре. Я играла «Антигону», я играла «Уроки литературы», все — в главной роли, все — успех. И вдруг играю — провал. Два спектакля — полный провал. Это было очень неплохо для меня, в раннем возрасте мне удалось понять, что вот эта вся прекрасность — она временная. Успех очень условная вещь. Он проходит, а дальше люди живут своей жизнью. Больше меня пропечатают в журналах или меньше — это все мы прошли. Если нет повода общаться с прессой, честно, я не печалюсь. У меня есть возможность что-то делать самой, я открыта новому опыту, не только актерскому.
Про важное
Большой кусок моей жизни сейчас занимает благотворительность. Не кривляясь, могу сказать, что она стала для меня очень важной опорой. Я должна обществу что-то, это моя человеческая обязанность. Зачем иначе быть? Зачем вставать утром? Конечно, я хочу быть актрисой, но нужно что-то еще.
Про Бога
У меня странные отношения с верой. Конечно, католическая Литва — мы всегда празднуем Рождество и Пасху. Это традиция и прекрасное семейное собрание. Но религиозного воспитания во мне нет, просто есть уважение ко всему этому. С годами, конечно, я задумываюсь и понимаю, что, наверное, дяденьки на облаке нету, но как-то что-то… Наверное, это все не совсем хаотично. Уж если великие умы сомневаются, то я не знаю. Но, конечно, когда иду на сцену, то говорю про себя «Ну кто там есть, на земле или над землей, помогите мне все вместе!»
Про свободу
Я свободна в том смысле, что пока могу свободно путешествовать и жить в нескольких странах, во многих — легально. (Смеется.) Очень верю, сорри, что надо платить налоги не только потому, что спишь спокойно, а потому что так правильно. Это дает мне свободу, как ни странно, потому что я, как это называется, законопокорная.
К тому, что происходит вокруг, у меня сложное отношение. Я не голосую в России как нероссийский гражданин. В этой стране при всей моей к ней любви, при давней здесь… окоренелости, я — гость. У меня есть разрешение на проживание, право на работу. А вот права на все формальное — нету.
Что касается, скажем, Литвы, то, конечно, в 90-е я была на баррикадах. Не была никаким великим предводителем — просто в театре было расписание, и мы стояли там, где все стояли. За свободу и независимость. И это, наверное, один из самых меняющих мое мировоззрение опытов. Еще, конечно, опыт жизни в Европе. Там люди искусства — в основном либеральных, свободных взглядов. И, конечно, я считаю, что вне зависимости от сексуальной ориентации, цвета кожи, пола все люди абсолютно равны. Ненавижу гомофобию и ярый национализм. Как у многих, уехавших из Советского Союза за границу, жизнь в Англии перевернула мой мозг — тогда такого не было, мы ничего не знали. А люди боятся того, что не знают. Мы не знали, что черный человек — такой же, как мы, потому что их не было с нами рядом. И голубых людей, то есть геев, тоже не было. Как мы могли знать… Это все — образование, только образование. В английских школах про это есть уроки — «социальная толерантность».
Про деньги
Деньги — это прежде всего способ помощи, база. У меня есть семья, и я знаю, что отвечаю за них. Мои родители — финансово абсолютно независимые люди, но я счастлива, что они могут на меня положиться.
Сама я люблю тратить деньги на поездки, путешествовать обожаю, на это мне не жалко вообще ничего. По магазинам хожу нечасто, разве что в аэропортах. Это не скромность — просто мне действительно много не надо. Я же в основном хожу в казенном. (Смеется.) До съемки или до театра доехать, одеться в казенное, раздеться, вернуться, пойти спать.
На что бы я потратила внезапные деньги? Не хочу звучать пафосно. Сделала бы хорошее дело какое-нибудь. Ну, конечно, помогла бы родным, себе и всем остальным — это понятно, а потом что-нибудь бы сделала. Фильм, может, сняла бы. Свой театр — нет, я не руководитель, нет. Как только я начинаю руководить, я не думаю о себе как об актрисе. Я недавно просмотрела фильм «Свой среди чужих». Блестяще же! Вот он может и то, и то. А я — нет.
Про детей
Как бы я объяснила ребенку, для чего живу? Чтобы сделать этот мир лучше. Я скажу: «Вот ты встаешь, ты идешь мыться. Ты будешь чистая. Это уже лучше: ты не будешь плохо пахнуть». Это если маленький ребенок. Большому скажу: «Ты учишься музыке, кто-то ее будет слушать — ты сделаешь этот мир лучше». Мне трудно об этом рассуждать — у меня нет детей, есть только племянники, я их обожаю. Усыновить? Пока нет, пока не приходило в голову. Учить детей жизни — не вижу в этом своей функции. Я не гуру, я могу научить студентов профессии, навыкам, дать инструмент. А жизни дети должны сами учиться.
Три слова о себе
Я вспыльчивая. Иногда, особенно перед началом съемок или выпуском спектакля, накапливается адреналин, энергия. Она ищет выплеска, хочешь не хочешь. И куда? Не пойдешь же в лес кричать, некогда. Но человек так устроен, что нужна причина. Мне уже близкие говорят: «Так, через два дня у тебя премьера — ты только никого не увольняй». Да, мне случалось под горячую руку на кого-то накричать, и эти люди уходили к черту. (Смеется.) Нет, всегда есть объективные причины — плохо работают или опаздывают. Я по делу, честно! Ну… чаще всего. Но так как я знаю это про себя, то могу контролировать, как-то направляю это в другие… тоннели.
Еще — я неленивая, точно, очень неленивая. Я сумбурная. Но и организованная — встаю в 7 утра каждый день. Просто одновременно хочу сделать много вещей. Сижу на туалете, читаю текст и крашу ресницы — вот это меня описывает. Но вообще — я всегда иду к цели. Не только в профессии. Если есть задача, я должна ее решить. В кризисе я прекрасна.(Смеется.)
Официально
Актриса. Родилась 20 января 1963 года в Вильнюсе (Литовская ССР). В 1985-м окончила факультет хорового и театрального искусства Литовской государственной консерватории. Затем работала актрисой в Каунасском драматическом театре. Позже Дапкунайте играла в Государственном молодежном театре Литвы: участвовала в постановках режиссера Эймунтаса Някрошюса «Чайка» (1986), «Нос» (1991). Дапкунайте выступала на театральной сцене в США и странах Европы, в спектакле «Ошибка речи» ее партнером был американский актер Джон Малкович. Помимо этого, она играла в постановках «Монологи Вагины», «Мой голубой друг», «Вера Павлова. Стихи о любви». В феврале 2014-го в Государственном театре наций (Москва) состоялась премьера спектакля «Жанна», где Дапкунайте исполняет главную роль.
Фото: Александр Щербак, Коммерсантъ / купить фото
Первую роль в кино Дапкунайте сыграла в фильме «Моя маленькая жена» (1984). К числу ее киноработ относятся «Интердевочка», «Циники», «Утомленные солнцем», «Подмосковные вечера» (премия «Ника» за лучшую женскую роль), «Морфий». В первой половине 1990-х она начала сниматься в Голливуде, среди фильмов с ее участием — «Миссия: невыполнима», «Семь лет в Тибете», «Поцелуй жизни», «Ганнибал: Восхождение». Дапкунайте входила в жюри ведущих кинофестивалей в Канне, Венеции, Берлине.
На телевидении была ведущей реалити-шоу «Большой брат» на ТНТ (2005), участвовала в проекте «Звезды на льду» на «Первом канале» (2006).
Замужем.
За и против
ЗА
«Я давно мечтал поработать с Ингеборгой Дапкунайте. Она играет в «Ночном продавце» мою жену. Мне было очень интересно встретиться с этой неординарной личностью. С этой женщиной-вамп с двойным дном! При всей своей худосочности она очень сексуальная, циничная (в хорошем смысле слова), деловая! При всей своей эмоциональности она очень рациональна».
ПРОТИВ
«К сожалению, Дапкунайте не избежала искушения и стала принимать участие в программе, по-моему, «Большой брат» — это какое-то реалити-шоу наподобие «Дома-2″, а я считаю, что с кино такие вещи несовместимы. Понимаю, что там, наверное, платят большие деньги, что есть нужда и так далее, но профессии это наносит такой колоссальный урон, избавиться от которого совсем нелегко».
